— А что я, батюшечка, слышала! — И так как Гайдук тоже порывался вставить слово, она дернула его за рукав: — Да ну же, Михайло, оставь, ты послушай лучше, что я слышала!..
Отец Виталий одобрительно посмотрел на женщину, которая так своевременно пришла на помощь. Невольно заинтересованные, повернулись к Гайдучихе и другие.
Только Таня как села за стол, так и не шевельнулась. Руки лежали на коленях, глаза уперлись в тарелку, губы крепко сжаты, все в ней напряжено до предела, каждая жилка натянута, дрожит — вот-вот оборвется. Тогда Таня либо зарыдает, упав головой на стол, либо выбежит из дому, махнет в темную ночь…
Оксен то и дело поворачивается к жене: то подложит чего-нибудь на тарелку, которая и так полна, то подаст ей вилку, то пододвинет воду; сестра, которая сидит с другой стороны, тоже что-то нашептывает ей, раз даже обняла, прижала к себе — Таня только ссутулилась при этом. И когда закричали: «Горько!» — и ей пришлось встать, повернуться лицом к Оксену, — даже тогда она думала только о том, чтобы сдержать эту нервную дрожь, которая все сильнее охватывала ее. Потому и казалась она удивительно спокойной, даже сонной, и Олеся, поглядывая украдкой на невестку, потихоньку жалела ее: «Несчастная, как она, наверно, устала!» — хотя у самой руки и ноги просто гудели: она управлялась по дому с раннего утра, не присела ни разу.
И потому, когда Гайдучиха заговорила, все, кроме Татьяны, повернулись к ней.
— Рассказывали мне, батюшка… не знаю, правда ли, нет ли, за что купила, за то и продаю… Так рассказывали мне, что в одном селе дьяк с ума спятил.
— Как так — с ума спятил? — удивились все.
— А вот так: взял и с ума спятил… — Гайдучиха провела тыльной стороной ладони по губам, развязала платок, — как видно, затем, чтоб свободнее было говорить. — Был в том селе дьяк, лет, должно быть, двадцать дьяком служил. Говорят, что более умного человека отродясь в тех местах не бывало. А теперички взял и с ума спятил!
— Так он и до сих пор дьяком служит?
— Да где там! До леворюции был дьяком, а теперички в каком-то приюте заведует. Еще как брали его в солдаты, так люди всей епархией за него стояли, а он теперь вон какой! Еще ничего, если бы там такой, как мой Михайло… или, простите на слове, Оксен… а то ведь разумнейший человек был, а теперички взял да и спятил с ума: бога нет, говорит… ничего нет!..
— Так он ни во что не верит?
— Да ни во что на свете! Говорит: все это природа создала.
— А как же его фамилия?
