— Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих отрад узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей…
А вот это какой-то волосатый читал… "Белой ночью месяц красный, выплывает в синеве. Бредит призрачно-прекрасный, отражается в Неве!" И чего этот месяц бредит? Напился, что ли?[5] Глупость какая-то, а запомнилась.
Конечно, если доходило до разговоров с земляками и прочими крестьянами, дальше своего села не вылазившими, то Иван мог порассказать и об Исаакиевском соборе ("Высотишшы огромадной! Четыре колокольни сложи друг на друга, вот и будет. И купол из чистого золота!), о Медном всаднике ("На настоящей скале стоит, из моря достанной, а сам камень — как волна морская! И конь копытом змею бьет — это иносказательно врагов России поражает. Петр Великий с вытянутой рукой, а лицо как живое!), столп Александрийский! ("Не столб, дурак, а столп. Столбы у тебя в огороде да по дорогам стоят. А тут — столп! Его после победы над Наполеоном поставили. И высота — двадцать две сажени!
И все из цельного гранита высечено, ни кирпича, ни камушка не вставлено!"), Сфинксы возле Невы ("Кошки каменные, а морды, как у человека. Из Египету притащили, за каждую по пуду золота отдали!").
Порасскажешь такое, будут ахать и охать. Не поймет никто, зачем за каменную кошку золотом платить? На хрен кому нужны эти гранитные колонны да дворцы? Наверх посмотреть — фуражка падает. Строили простые люди, а прославились господа-архитекторы за деньги да за кровь народную! Может, как в главной песне — разрушить весь мир насилья, вместе с его бронзовыми жеребцами, грязно-серыми домами и гранитными облицовками?
На самом-то деле Николаев толком и не видел города на Неве. Два раза в год — на День Тезоименитства и на День полка было шествие по Дворцовой площади, под восторженные оханья, да еще маневры на Марсовом поле. Там только грудь четвертого человека в шеренге видишь да пятна пота на спине впередистоящего.
Ивану вспоминалась каменная казарма на Косой линии, напоминавшая холодный сарай. Обитал там шесть лет, без малого. Летом куца ни шло, а зимой, топи ты ее не топи, все равно холодно. И мокрый ветер с Невы… Бр-р. Каменный плац перед казармой, истоптанный сотнями солдатских каблуков, где каждодневно, до одури, тянули ножку и чеканили шаг господа гвардейцы. Редкие увольнительные в город, когда можно пройтись по улицам и площадям, завернуть в какие-нибудь увеселительные заведения. Но не любил Иван Николаев по проспектам ходить. Пока идешь, рука отвалится — тут тебе обер-офицер, а там и штабс, где и целый генерал. А честь не отдашь — будешь потом на гауптвахте нужники драить каустической содой. И в заведения особо не походишь, потому как в господские рестораны или синематограф нижним чинам, будь они хоть трижды лейб-гвардейцы, проходу нет. И на Летнем саде табличка висит, уведомлявшая, что "Собакам и нижним чинам вход воспрещен!" Вот и гуляли гвардейцы где-нибудь на Выборгской стороне, где глаз поменьше.
