Новые сведения, которые приносил Клеман, служили тому подтверждением: Тристана Кера разыскивали, Филиппу пока удавалось отговариваться, зато Айсен уже был в полном распоряжении инквизиторов, — куда торопиться!
— Что за обвинения? — Филипп хмурился, с некоторых пор лоб прочертила неразглаживающаяся складка.
— Связь с нечистым, колдовство, — Луи пожал плечами, как бы говоря, что ничего необычного, но тут же покраснел слегка и продолжил, — содомский грех.
Кантор фыркнул: а то за крепкими монастырскими стенами сей грех не процветает, служа пикантным развитием тесных отношений со своей правой рукой, с острой перчинкой флагеляции, которая выдается за умерщвление плоти!
— Плохо то, что доказательств более чем достаточно. Установить, что Айсен не крестился, не причащался — просто, — перечислял Клеман. — Парочка приятелей из компании Фей уже дала весьма обширные показания…
Филипп резко барабанил пальцами по столу: с одной стороны, такой оборот был ему даже на руку, позволяя обернуть все так, как если бы и его семья была жертвой, а не соучастниками.
Однако это имело свою, предельно ясную цену.
С другой стороны, участь Айсена, судя по всему, уже была решена, сразу же на первом допросе, когда на теле юноши было зафиксировано наличие сатанинских меток. Услышав об этом, Кантор выразительно вздернул бровь, покосившись на белого, как покойник горе-любовничка.
— Это то, что я думаю? — холодно поинтересовался у брата Кер.
Фейран криво усмехнулся, отворачиваясь: он сам без рубашки выглядел как жертва шабаша в Вальпургиеву ночь, а для инквизиторов, способных любую родинку представить за печать Дьявола, не меньше, россыпь царапин и засосов просто подарок, равнозначный автографам всех демонов Ада! Мужчина повернулся, намереваясь выдать что-нибудь резкое и хотя бы таким образом сорвать накопившееся напряжение, но наткнулся на мрачный взгляд их разведчика:
— Они ищут вас, — сообщил Клеман. — И допрашивают его именно о вас. И знают, что вы и Фейран из Фесса одно и тоже лицо.
Как ни странно, первым прояснить подоплеку свалившейся беды, удалось Кантору. Однажды явившись на ставшие уже печальной традицией «совещания», трубадур против обыкновения молчал, поинтересовавшись лишь под конец:
— Кому-нибудь из вас имя Магнус Фонтейн, сир Магнус дес Фонтейн, — уточнил он, — что-нибудь говорит?
Братья, не сговариваясь, переглянулись.
— Дьявольщина! Я ссылался на твое имя в процессе тяжбы, — процедил Филипп, обращаясь к Фейрану, — и посылал за тобой. Но не думал, что он запомнит такую мелочь, как лекаря!
