— Уже хорошо, — согласился Филипп.
— Да, интересно, откуда ноги растут у этой истории! — задумчиво поддержал его Кантор: чтобы обороняться, надо знать от чего.
— Как Айсен? — тихо спросил Фейран, ни на кого не глядя.
— Его держат в строгом заключении.
Музыкант высказался крепко, как и в портовых кабаках не всегда услышишь, у старшего Кера тяжело вспухли перекатывающиеся желваки. Его младший брат — лишь прикрыл веки, откидываясь к стене с такой силой, что затылок гулко впечатался в деревянную панель.
— Сегодня его не допрашивали, и в первый день тоже продержали не больше часа, — продолжал тем же, как будто пригашенным тоном Луи. — Значит, всерьез за него пока не взялись, и у нас будет хотя бы пара-другая дней…
Пара-другая! И спустя добрую неделю Фейран все так же бросался на стены своего убежища. Само собой, сумасшедшим он не был и прекрасно отдавал себе отчет, что деньги Филиппа и влияние ле Флева, связи обоих, — вот что способно дать хоть какой-то результат, в отличие от его бесполезных судорожных метаний. Что объявись он, и начни разбираться лично, скорее всего, добьется только того, что окажется в камере по соседству…
Но мужчине кусок не лез в горло от осознания, что пока он мается дурью, отсиживаясь в полузаброшенном поместье чокнутого алхимика, тем не менее каждую ночь ложась в нормальную постель, его любимый — брошен в каменную дыру, в которой даже окна скорее всего нет! В цепях, на хлебе и воде… Вот, что подразумевало под собой понятие «строгое заключение», durus carcer, — великолепное средство, чтобы сломить и самую стойкую волю.
О, инквизиторское воображение на тему, как сделать жизнь узника невыносимой, воистину не знало границ! Положение заключенного, полумертвого от голода и нехватки воздуха, скованного по рукам и ногам, в камере, где невозможно было даже вытянуться в полный рост — считалось вполне приемлемым. Каждый изощрялся в меру своей фантазии. В Севилье, Фейран слышал о камерах со сдвигающимися стенами, которые ежедневно сближались на вершок, в Париже ему рассказывали о камерах, которые постепенно заливала речная вода, венецианские пломбы под свинцовой крышей томили жаром… Что же могли выдумать здесь, в Лангедоке, преемники и соратники тех, кто напутствовал крестоносцев словами: «Убивайте всех, Господь узнает своих!»?
Даже намек на подобные мысли приносил с собой кошмары наяву, а не думать — не получалось!
И они могли держать узника в тюрьме годами, создавая впечатление, что он заживо погребен, так что то, что Айсена пока не допрашивали со всей тщательностью, ничего не значило, и являлось крайне слабым утешением.
