— Думаю, ты бы тоже вспомнил имя человека, который отрезает тебе руку, — у мужчины вышла даже не усмешка, а жутковатый оскал, и Кантор взглянул на него со внезапной оценивающей заинтересованностью.
— И лицо не забыл бы, — хмуро подтвердил очевидное Филипп.
— Ты тогда снялся из Фесса очень быстро, значит, к его угрозам отнесся серьезно, — продолжил Фейран с замогильным спокойствием. — А сейчас ему было достаточно поинтересоваться, что за человека ты принимаешь в своем доме. Прости…
Мужчина опустил голову, но Филиппу было не до поисков крайнего.
— Два года… Проклятье, у этой паскуды других развлечений нет, как портить жизнь людям?! — похоже, нервы начинали потихоньку сдавать и у него, и сохранять выдержку становилось все труднее. Шла к концу третья неделя, а они ни на шаг не приблизились к освобождению Айсена.
— По крайней мере, развлечений поубавилось, — ядом в тоне Фейрана можно было снарядить стрелы для всей армии Пророка. — Одной рукой не так сподручно душить и издеваться над детьми!
Кантор наблюдал за диалогом, приподняв бровь в своей неподражаемой манере: кажется, в этом вопросе братья прекрасно понимали друг друга и пребывали в полном согласии. А еще, судя по намекам, история за этим именем стояла страшненькая, и напрямую касалась Айсена. Знакомиться с ее подробностями не хотелось, и ответный взгляд старшего Кера только подтвердил, что ничего хорошего он не услышал бы. Этого было достаточно.
— По миру пущу… — веско уронил Филипп.
Что-то было в его глазах такое, что трубадур просто кивнул, давая понять, что со своей стороны тоже постарается сделать так, чтобы даже самые последние шлюхи стыдились пустить рыцаря на порог их притона. Делец и певец поняли друг друга превосходно: когда калека, нищий и опозоренный, сир Магнус вдосталь помыкается, тогда уже можно будет переходить к отрезанию оставшихся конечностей и иных выступающих частей тела. В назидание.
— Да к бесам его! — раздраженно дернулся Фейран.
В самом деле, маховик запущен, и даже раздави они теперь гадину, — что принципиально меняло имя доносчика, когда сам донос рассматривался в инквизиционном процессе практически как акт высшего провидения, ведь разоблачение колдуна априори не могло исходить от Лукавого! Дни шли за днями, а жизни троих человек по-прежнему висели на волоске.
Как удавалось узнать, никаких усиленных мер воздействия к юноше следователи не применяли, видимо, покамест вполне удовлетворенные результатами дознания. Айсен не отрицал ни свое отмежевание от Церкви, ни свою связь с мужчиной, хотя упорно отказывался называть его имя. В целом, обвинения относительно него даже не нуждались в доказательствах.
