Алан что-то говорил забравшись рядом на подоконник, — молодой человек не вникал в смысл, думая о другом: как ни пытается он жить, смотря в будущее, от прошлого не избавиться никогда. На какой-то миг он даже позволил себе упрекнуть своего благодетеля: пусть подобие свободы — оно пока тоже не принесло ему ничего, кроме боли. К тому же, вот именно, что подобие: еще неизвестно, сможет ли он стать свободным по-настоящему, зато раб из него уже никудышный. Ни то, ни се…
— Айсен, а ты родился рабом?
— Не знаю. Не помню…
Алан опять сконфузился, чувствуя себя после этого безразличного ответа еще хуже, хотя казалось бы хуже некуда. Айсен взглянул на него, и юноша с облегчением снова увидел в синих глазах мягкую улыбку с толикой грустинки.
— Алан, вот уж это имеет самое последнее значение! Представь даже, что ты узнал, будто в этих жилах течет самая чистая и благородная кровь, — он вытянул руку, демонстрируя запястье с белесыми черточками шрамов, — я же все равно останусь собой. Вряд ли это изменит будущее, а уж прошлое тем более!
Алан кивнул, давая знак, что понял. В самом деле, кем бы ни родился Айсен, хоть заморским принцем, — сейчас он раб. Ни от ошейника, ни от помоста, ни от тех мужчин, которые пользовались им по своему желанию, — никакая кровь его не избавила, не в ней дело…
Сердце юноши вдруг вспыхнуло яростной гневной горечью: раб… И что, из-за какого-то куска металла его можно унижать, истязать, насиловать?! Вот уж верно: без вины виноватый… Алан был не настолько наивен либо неискушен, чтобы не знать, что существует великое множество способов добиться от человека покорности и подчинения. Окажись он сам в таких же условиях, один, не имея возможности опереться даже на память о близких, — как долго смог бы не сломаться?
Нет, можно было бы принять разглагольствования Дамиана на веру и усомниться. Если бы речь шла о ком-то другом, а не об Айсене! Да он в жизни не встречал и представить себе не может человека чище душой! Ангел, — пришло на ум.
К тому же, он уже достаточно насомневался на бережке в компании других сладких змеенышей!
И вспомнил тело, которое увидел обнаженным: оскверненный ангел… От понимания этого стало больно почти до слез.
Но прекрасный, неожиданно для себя признал Алан, и испугался — своих мыслей и несомненного отклика на них!
Само собой, что женское тело волновало его весьма и весьма, тут он ничем не отличался от любого пятнадцатилетнего юнца, но как-то до сих пор ему не приходило в голову оценивать с точки зрения привлекательности тело мужское. И не только оценивать!
