В помещении стоял большой стол, заваленный какими-то папками и бумагами. Еще там были три стула, на одном из которых восседал оберштурмбаннфюрер Кляйн. Он курил, пуская дым колечками. Иван вскинул руку и гаркнул:
-Хайль Гитлер!..
- Хайль, - несколько небрежно отозвался оберштурмбаннфюрер.
Профессор обошел Ивана и тоже уселся на стул.
- Присаживайтесь и вы, капитан, - любезно сказал он.
- Гауптштурмфюрер, - поправил его Кляйн и затушил сигарету в массивной пепельнице, выполненной в виде черепа.-Мы все-таки в СС...
Он вдруг усмехнулся.
- Кстати, - произнес он, глядя на Ивана, - могу вас поздравить: очевидно, совсем скоро вы будете уже штурм-баннфюрером...
- Да неужели? - обрадованно воскликнул профессор. - Документы уже представили?
Кляйн кивнул.
- Это за экспедицию?..
Кляйн еще раз кивнул.
- И за нее тоже... Впрочем, - он посмотрел Ивану прямо в глаза, - обо всем по порядку, если не возражаете.
Иван не возражал. Он просто стоял себе и никого не трогал.
- Вы знаете, - доверительно наклонился к эсэсовцу профессор, - наш дорогой барон так и не оправился, по-моему, от амнезии...
-Да?- слегка приподнял бровь Кляйн,- Ну, тогда тем более начнем сначала.
Он выудил из пачки новую сигарету, прикурил, выпустил клуб дыма и, сказав: "Да садитесь же, барон", откинулся на спинку стула.
Ивану закурить он не предложил, зараза такая.
Иван помедлил, не решаясь присесть, но потом подумал, что дожидаться третьего приглашения просто глупо, и поэтому опустился на стул, решив начать привыкать к новому непривычному титулованию.
- Итак, - заговорил Кляйн, - что вы помните из своего прошлого?
- Ничего, - почти что честно сказал Иван.
-Детство, юность?..
- Нет...
-А недавнее прошлое?..
- Ну, - осторожно произнес Иван, - я помню, что был офицером СС... кажется, гауптштурмфюрером... и...
Он умолк. Кляйн и профессор выжидательно смотрели на него.
- И?..
- И все, - решительно сказал Иван. - Больше ничего.
Немцы переглянулись.
- Н-да, - с сожалением произнес Кляйн. - А я-то на вас надеялся, профессор.
Тот смущенно пожал плечами.
- Мы пока не всесильны, дорогой оберштурмбаннфюрер, -- сказал он. Видимо, шок был очень силен... но это пройдет, уверяю вас.
Эсэсовец молчал, пуская паровозные струи дыма из ноздрей.
Молчал и Иван, чувствуя свою полную непричастность к происходящему... и в то же время ощущая, что каждое его движение, каждый жест или взгляд весомы, от них зависит многое в этом чужом мире, что все предопределено ранее в той же степени, в какой решается и сейчас...
