А потом все изменилось.
Два года назад папашка Артура повесился. И вот тогда начался форменный трындец. Все вдруг, как хищники, обернулись к Эдинброгу. У него реально поехала крыша — то ли от горя, то ли от ответственности, я не знаю. Он замкнулся в себе. На наших посиделках был заторможенный, как соляная статуя.
Я иногда думал: может, и ладно? Оставить его в покое, пусть один побудет месяцок, переживет, как следует? Но Аманда сказала: нет, не надо, он тогда навеки в раковину захлопнется.
И мы тянули Артура, как репку. А он лишь глубже утыкался носом в землю, как будто пытаясь высмотреть там что-то, пытаясь понять, за каким фигом его отец решил уйти в нее чуть раньше срока.
В итоге это вылилось в то, что общались мы с Амандой, а Артур был декорацией. А регулярное общение, знаешь ли, сближает.
И однажды Артур перестал быть нам нужен.
Мы начали встречаться вдвоем. Конечно, нельзя было добить его хрупкую психику, поэтому мы делали это тайно, в таких местах, чтобы не нашли. В лесу, в горах, на отдаленных крышах, в подземельях… Мы валялись под звездами, обливались шампанским и кормили друг друга виноградом.
«Ты настоящая королева», — говорил я Аманде, такая она была красавица. «Не настоящая, увы, — она надувала губки, — А хотела бы!..». «Что ж, за сбычу мечт и драгметаллов!». «За сбычу мечт!» — и мы чокались и целовались, чокались и целовались.
А потом у Аманды с какой-то радости включилась совесть.
Я и не знал, что у нее вообще есть такая кнопочка, ан нет, нашлась-таки. Она начала, как заведенная, повторять, что мы обижаем Артура, что это неправильно, что она с самого начала это знала, а теперь ей плохо, и так далее.
— А хрен ли тогда ты на меня залезла, если с самого начала что-то там знала? — сказал я. Я обиделся очень. Я понял, что просто ей надоел.
А Эдинброг как раз начал постепенно восстанавливаться после своего траура, вновь самцом становиться, а не рохлей в черных тряпках с печалью во всё чело. Так что даже хуже: я понял, что был запасным аэродромом этой стервы. Возможностью веселиться, пока основной вариант не в кондиции. Кому такое понравится?
В ответ на моё «хрен ли» Аманда оскорбилась и попробовала дать мне пощечину. Я перехватил ее руку. Наши взгляды встретились.
И снова, как в старом анекдоте, всё заверте…
Чтобы не делать этого прямо в коридоре, мы ушли в подземелья, да поглубже. Сама понимаешь: громкие ссоры — громкие примирения. А Аманда вообще была девочкой эмоциональной. Зажигалочка такая.
