— Свинья, — с чувством сказала она.
— Хватит.
— Сукин сын.
— Я тебе говорю: достаточно.
Она бросила трусики на пол.
— Интимное свидание? Птичка, залетевшая сюда, оставила тебе на память небольшую деталь своего туалета!
— Я сейчас встану и сварю кофе. Хочешь?
— Пошел ты со своим кофе…
— Договорились. — Я начал с трудом подниматься. — Кстати, как тебе пирожные с кремом?
Она вскочила, бросилась к журнальному столику, схватила бутылку из-под джина и замахнулась. Остававшийся на донышке джин вылился прямо ей на голову. Бутылка ударилась об пол, издав глухой звук. Лола снова села в кресло. Лицо ее пылало. Мне наконец удалось встать, закурить последнюю остававшуюся в доме сигарету и накинуть халат.
Лола стояла у балкона и смотрела на улицу. Легкий ветерок трепал ее волосы. Назойливый визг машин, проносившихся п, о Пуэрта-дель-Соль, врывался в комнату как непрошеный гость. На ней была мини-юбка цвета натуральной кожи, едва прикрывавшая крутые бедра. Я подошел к ней поближе.
— Лола…
Она обернулась.
— Все кончено, Тони.
— Не будь дурочкой, Лола.
— Твое барахло я оставлю у „Риваса“. А сейчас дай мне ключи от квартиры.
— Сама возьми. Они лежат в верхнем ящике.
Она осторожно открыла и закрыла ящик, как будто боялась разбудить спящего ребенка.
— Давай поговорим спокойно, Лола.
— Мне нечего сказать тебе. Да и не хочется. Ни сейчас, ни завтра, никогда. Ты меня понял, Антонио Карпинтеро?
— Зови меня Тони.
Она пересекла комнату и открыла дверь. Потом пошарила в сумочке и бросила на пол ключ от моей квартиры.
— Я совершила ошибку, связавшись с тобой. Ты голодранец, пустое место.
Дверь с шумом захлопнулась. Удар эхом прокатился по всему дому. Я раздавил пальцами сигарету и выбросил окурок на улицу. В этот момент мое внимание привлек какой-то предмет, валявшийся на кресле. Толстый, белый. Лола села прямо на него.
Это был конверт, оставленный Кристиной. В нём лежали десять новеньких купюр по пять тысяч песет каждая.
11
На старушке было легкое серое пальто с подложенными плечами и такого же цвета шляпка, напяленная на макушку. Она поглощала консервированные креветки, усердно работая челюстями. Бар назывался „Да здравствует Пепа“ и находился на улице Руис, недалеко от площади Дос-де-Майо. Днем там подавали наскоро приготовленные дежурные блюда и бутерброды, вечером он превращался в сомнительное заведение с оглушительной музыкой. Содержали бар две женщины, и обеих звали Пепа. Одна — темноволосая, маленькая, в очках, издали ее можно было принять за школьницу, но стоило подойти поближе и присмотреться к ее ногам, едва прикрытым мини-юбкой, с сухой, как рыбная чешуя, кожей, похожим на ноги старых рыбаков, как это впечатление улетучивалось.
