— Не совсем так. В сентябре тысяча девятьсот шестьдесят восьмого вы встретились во время студенческой демонстрации на улице Принцессы. Зашли в бар и выпили что-то, возможно, пиво. — Фрутос изобразил некое подобие улыбки. Зубы у него были все такие же большие и зеленые, как прежде. Я не смог скрыть удивления. — Через полчаса вы разошлись.
— Верно… я забыл. Он убегал от полиции и чуть не налетел на меня. Не помню, куда я шел.
— На тренировку.
Я внимательно посмотрел на него.
— Ну и дошлые же вы ребята! А сейчас, Фрутос, я хочу домой.
Он пропустил мои слова мимо ушей, вынул из кармана пачку табака «Идеал», папиросную бумагу и стал скручивать сигарету.
— В тот день мы следили за Луисом Роблесом. У нас есть фотографии, много фотографий. На некоторых запечатлен и ты. Пришлось тебя опознавать. Наш человек проводил тебя до спортзала, узнал твое имя, потом мы… некоторое время… следили за тобой, пока не выяснили, что ты не связан с подрывными элементами… Кстати, когда ты поступил на службу в полицию?
— В шестьдесят пятом.
— Если бы не полковник Кортес, тебя бы не приняли. На тебя завели карточку.
— Скучаешь по тем временам, Фрутос?
— Ошибаешься, но это неважно. Сейчас меня интересует дон Луис Роблес. Мы знаем, что в свое время он был студенческим вожаком. В феврале тысяча девятьсот шестьдесят седьмого он вступил в компартию, а в семьдесят втором, после ареста активистов в Алькобендас[1], вышел из нее. — Он вздохнул, закурил сигарету и выпустил дым.
А я в это время вспоминал полковника Кортеса из Национальной федерации бокса и моего отца, который чистил лаковые туфли полковника, пока тот пил кофе в «Немецкой пивной».
Фрутос еще что-то говорил, но я его не слушал. Полицейские, агенты в штатском, судебные чиновники начали расходиться. Слышно было, как они заводят машины и отъезжают. Невольно я снова обвел, взглядом картины, скульптуры, высокие потолки.
— До Центрального Комитета партии он, конечно, не дотянул, но все же был членом Национального студенческого руководства. Дело, заведенное полицией на твоего друга, потолще тома энциклопедии. Он был видным активистом студенческого движения.
— Вы все еще храните дела на «неблагонадежных», Фрутос?
— Кончай шутить. У моих коллег из политической полиции хорошая память, а сеньор Роблес был очень заметной фигурой.
— Сам он из бедной семьи, Фрутос. Отец его, по-моему, почтальон. В армии Луис был самым бедным из нас, у него даже на пиво не хватало, как сейчас помню.
