— Роза, шеф у себя?
— Не знаю, Станислав Федорович!
— Ну, так узнай в регистратуре! И мне позвони. Только срочно, срочно!
— Ладно, — с легкой обидой в голосе ответила девушка. Через минуту она же: — Уехал домой шеф. Час назад.
Стас скинул с себя халат, схватил альбом и снимки под мышку и выскочил из кабинета в коридор. На лестнице он едва не сбил Розалинду, поднимавшуюся наверх, и выскочил в фойе. Он очень не хотел видеть сейчас Дашу, но машинально повернул голову в сторону регистратуры, встретился с ее взглядом, но не изменился в лице, будто смотрел в пустоту, толкнул входную дверь, вышел на улицу, еще испытывая нервный озноб, который охватывал его при каждой встрече с ней.
Потом он гнал машину по загруженным улицам, нетерпеливо барабаня пальцами по рулю, ожидая зеленого сигнала светофора, с места набирал скорость, притормаживал с визгом, входя в повороты. Он молил Бога, чтобы профессор был сейчас дома, чтобы не уехал на дачу или на рыбалку, чтобы сейчас же, немедленно, смог подсказать простое и гениальное решение, чтобы успокоил, угостил чаем, пожурил за паникерство.
Профессор был дома, провел Стаса к себе в кабинет, усадил, выслушал, рассмотрел снимки, но не успокоил.
— Когда его снимали?
— Почти месяц назад. Потом мы вместе с ним отдыхали на юге.
— Хуже ему не стало?
— По-моему, даже лучше… Перед отъездом я смотрел кровь. Все было в пределах нормы. И никаких признаков внутричерепной гипертензии.
— Кровь мало что скажет нам. Надо сделать повторную томографию и посмотреть спинномозговую жидкость. Не было ли у него отека диска зрительного нерва?
— Не было. Я проверял его у офтальмолога.
Профессор снова смотрел снимки на свет, водил по ним пальцем и качал головой.
— Похоже, вы правы, у него внутримозговая опухоль, так называемая полая. И все же окончательно это выяснится только на операционном столе… — Профессор положил снимки на стол и развел руками. — Ничего утешающего я вам не скажу. Штат Мичиган, клиника Уилкинсона. Только там вашего друга могут спасти.
— И сколько может стоить такая операция?
— Дорого, очень дорого.
Стас провел платком по вспотевшему лбу.
— Но почему все упирается в деньги? — едва слышно произнес он. — Почему вы, профессор, не можете его спасти?
— Не могу. И на ваш вопрос я себе уже ответил, когда похоронил фронтового друга. В Америке его могли бы спасти, но у меня не было денег. Он надеялся на меня, а я знал, что он умрет, потому что все упиралось в большие деньги, которые были так же недостижимы, как и безвозвратно ушедшие молодые годы.
