Кольман, говоря о простоте и доступности Хрущева в 1930-е гг., использовал выражение «русская душа нараспашку»
[141]. Однако ряд людей, столкнувшихся с Никитой Сергеевичем позднее, замечали иное. Например, Алексей Иванович Аджубей, в 19501960-е гг. работавший главным редактором таких центральных газет, как «Комсомольская правда» и «Известия», считал: «Он только казался простоватым человеком. Случалось, наигрывал простодушие. Но я часто видел, какими холодными, отчужденными становятся в гневе его маленькие темные глаза»
[142]. Словно развивая эту мысль, О.А. Трояновский отмечал: «Много говорилось и писалось об эмоциональных вспышках Хрущева во время выступлений или бесед. Как правило, это были наигранные моменты. Он был неплохой актер, возможно, научился этому у Сталина, и мог хорошо изображать гнев, возмущение, презрение и другие эмоции»
[143].
Склонность к практицизму бросалась в глаза многим, кто знал Хрущева с 1930-х гг. В.П. Пронин вспоминал: «Он способный практический работник, быстро схватывал предложения специалистов, старался их осуществить, но сам предложений, как правило, не вносил» [144]. Кольман, сравнивая Кагановича и Хрущева, также отмечал склонность последнего к практицизму, к техницизму[145]. Схожее мнение высказывал и Молотов: «Он способный человек. К практической работе»[146].
Даже теоретические понятия Никита Сергеевич воспринимал с практической стороны. «Хрущев, он же сапожник в вопросах теории» – возмущался годы спустя Молотов[147]. Американский корреспондент Юджин Лайонс, работавший в Москве до конца 1934 г., и не исключено, что видевший секретаря городского комитета Н.С. Хрущева, в конце 1950-х гг. также категорично заявлял: «Он ценит деятеля выше мыслителя, практика – выше теоретика»[148]. Такой упрощенный подход к теоретическим вещам проявился у Хрущева на заре политической деятельности. В 1920 г., едва очутившись после курсов в политотделе 9-й армии, Никите Сергеевичу поручили подготовить выступление на тему «О коммунизме». Однако в конечном итоге доклад делали двое. Теоретическую часть «О коммуне, как неизбежной форме хозяйственной жизни, диктуемой современным экономическим положением» взял на себя содокладчик Хрущева. Сам же Никита Сергеевич докладывал собранию «О практическом строительстве коммунальной жизни»[149].
В 1930-е гг. строительство «коммунальной жизни» обрело для него конкретное содержание. Начальнику одной из шахт строительства метрополитена запомнился такой диалог с первым секретарем МГК:
