над природой не только мышления человека, но и над фундаментальными свойствами физического времени, которое имеет линейную природу, и, согласно этому, все формы отражения действительности неизбежно обладают этой линейностью, приводя общую эпистомологическую матрицу к структуре п р о ц е с с а — к пониманию того, что есть д о и п о с л е, с н а ч а л а и п о т о м. Сама человеческая жизнь представляет собой процесс развития и накопления информация, биологической энергии от точки зарождения до точки исчезновения.
Этому типу сознания не только кажется, но оно выстраивает достаточно продвинутую модель фрагментарной картины бытия, в которой каждый элемент обладает своей безусловной онтологической ценностью, и связь между ними осуществляется лишь на уровне поверхностных сочетаний и взаимодействий, не более того.
Катастрофа (с точки зрения оппонентов) для такого типа сознания наступает не только потому, что оно по своим генетическим корням, как мы выше ссылались на М. Хайдеггера, «беспочвенно», оторвано от высшей реальности и отражает действительность преломленным образом, но и потому, что оно отказывается от восприятия бытия как некоей целостности, предопределенной в своем развитии рядом генеральных закономерностей. Другой вопрос, что эти закономерности могут быть не увидены и осознаны человеком в пределах ограниченного жизненного эмпирического и психологического опыта и, как правило, остаются за скобкой осуществляемого индивидуального аналитического процесса. Но разные типы культур обладают различной способностью генерирования обобщенных представлений о действительности и человеке. Потенции и своеобразие гносеологии и аксиологии также различаются в разных типах цивилизаций, что связано с их филогенезисом, реальным историческим развитием, использованием определенного языка и созданным на его базе понятийного аппарата.
Очевидно, что русская культура и в целом то цивилизационное образование, которое репрезентирует Россия, отличны по выделенным выше критериям от обществ и культур иного происхождения и основания. Общего, заметим сразу, больше, чем непохожего, но эта непохожесть играет заметную роль в той парадигме непонимания, какая сопровождает взаимную рецепцию России и Запада.
Поэтому в древнерусской традиции «живой» способ осознания действительности, избирающий для себя наиболее удобную форму описания мира — будь то рассказ странника с отсылками к самым фантастическим представлениям о других мирах и странах, будь то пропетая бабкой песня о стародавних временах и царских «походах», будь то просто заунывная колыбельная без особого смысла и содержания, будь то более-менее связный пересказ битвы с татарвой или изложенный княжескими писцами эпизод библейской истории или еще что-то подобное, — является более действенным механизмом фиксации и передачи информации определенного рода.
