Собственно, логике здесь и нечего делать, так как она не принимает никакого действенного участия во внутренней жизни православного человека. Ни сам язык, ни рассуждения на нем важны для Господа, но если любви «не имам», нечего и говорить — все напрасно, и любая твоя, самая умная речь не будет услышана. Если и случалось ему (Аввакуму) помыслить о каком-то видимом противоречии, которое он не мог сразу объяснить, то он с легкостью «спасался» убеждением, что «лукавый попутал» и что сие есть «еллинское блядословие».
На всем своем длительном пути развития русские как народ сталкивались с явным недостатком интеллектуальной практики логического рода. Да и откуда ей было взяться — ни сети не то что университетов, но и иных учебных заведений (хотя грамотность было достаточно широко распространена среди городского русского населения). Княжеские дворы (и то не везде), монастыри, отдельные книжники, пришлые мастера «каменных дел», византийские иконописцы, заморские купцы — круг дел, события духовной жизни (которая вся по сути носила религиозный характер), имущественные отношения, то есть те сущности, которые требовали от человека древней Руси активного интеллектуального общения, логических заключений, были крайне ограничены.
Сама непосредственная жизнь представляла собой сильную обучающую систему, и ее коррекция, ее воздействие на жизне-существование людей носило несколько иной характер (именно что в логическом плане), чем мы это наблюдаем в западной традиции. Дедуктивность мышления, порождающая из себя постоянно какие-то концепции, теории (с разной степенью сложности, понятно), модели поведения, просто представления о жизни в виде каких-то максим, правил или логических суждений, — сложившаяся на Западе, несмотря на то, что она, как писал Хайдеггер, после «перевода» с древнегреческого на латынь была оторвана от действительности и несла в себе некую онтологическую беспочвенность, — была противоположна индуктивности русского типа мышления, в котором бытийный опыт человека нанизывался на жизненную практику последовательно и линейно. На тот опыт, в котором сама жизнь была и источником мыслительных процедур и критерием оценки их жизнеспособности.
Реальной адекватной формой гносеологического постижения действительности во многом выступают формы метафорического представления о жизни: иносказания, притчи, словесные символы (поговорки, пословицы), имеющие своей природой предметный реальный мир, а не абстрактные, отвлеченные, уже кем-то созданные (то есть — искусственные) формулы объяснения и описания жизни.
