Это противоречие не избыто до сих пор, несмотря на горы всякого рода литературы, обосновываюшей торжество разума и логики над практической жизнью людей. Если в случае с развитием технологий и машинного прогресса данная схема действует и показывает свою действенность (если, правда, исключить тот момент, что технологии одновременно порождают и новые смертоносные орудия убийства людей), то в частной, личной жизни человека нет никакой связи между зарождением и осуществлением их собственного бытия, появлением их детей, чувством природы и т. п. в логическом плане и отношении. Напротив, в ней, частной жизни человека, все — в плане перехода от небытия к бытию — и не может быть завершенным образом объяснено в рамках логики и некой продуманности, она, эта частная жизнь, не попадает в итоге в какие-то об-мысленные рамки своего полного осуществления.
Можно, конечно, вслед за теорией эволюции выстроить некую бесконечную линию от конкретного человека к его пра-пра-прапрапредкам и далее к прямоходящим обезьянам, а далее к иным млекопитающим, чтобы увидеть абсолютную бессмысленность такого рода попыток, которые никак не влияют на наше внутреннее восприятие радости бытия, на чувства любви к своим близким, на слезы, появляющиеся на глазах при слушании Моцарта или взгляде на картины Рафаэля. Нравственность и представления человека о Боге как наборе непререкаемых ценностей, без которых человек в самом деле будет видится существом, не очень далеко ушедшим от своего ползающего по деревьям или прямоходящего предка, нуждаются по большей части не в логике, но в этике, в признании торжества над собой тех самых идеалов, которые в итоге и делают тебя человеком.
Предпочтение самого бытия — логике («полюбить жизнь прежде логики», как выражался один из героев Достоевского), интуитивного следования той жизненной истине, которая не логизируема в прямом виде — это неотъемлемая часть ментальности русского человека. У Достоевского на этот счет есть прямое высказывание: «…Говоря вообще: сознание убивает жизнь. В людях простых, может быть грубых и неразвитых, одним словом, в таких, как мы все, — все, что мы сказали теперь о парализации жизни, выразилось одним грубым и откровенным выражением, которое вовсе не так глупо, как обыкновенно на него смотрят: „Э, да все это философия!“ — говорят иногда эти люди и говорят правду, глубокую правду… Как люди свежие, не окалечившиеся мыслью, они не могут без смеха смотреть, как сознание хотят нам выдать за жизнь. Но сознание идет иногда еще дальше и еще смешнее: это когда оно хочет заменить жизнь теориями о ней, основанными на знании, прямо вытекшими из знания» [2, 196–197].
