Пушкин не только не смог избежать такого влияния автохтонных свойств «русскости» во всех ее проявлениях, но он отчетливо осознавая их, принимал эти нюансы, как самые необходимые. Он чувствовал и понимал многие особенности русской «крестьянской» цивилизации, стремясь открыть законы существования России именно что в крестьянских бунтах, через характер Емельки Пугачева, да и Савельич с капитаном и капитаншей Мироновыми много что открывают для него в постижении своей страны.
* * *
Еще одной ипостасью русской идентичности Пушкина выступает его личная жертвенность. Мало того, что он был готов жертвовать собой в течение всей своей жизни — вначале ради своих вольнолюбивых убеждений, ради дружбы, своей чести, далее — ради своей семьи, доброго имени в глазах потомков; сама его жизнь стала именно русской жертвой, принесенной на алтарь этого бесконечного искупления России перед некими высшими силами.
Нельзя не упомянуть, что четырьмя годами позже в жертву был принесен другой гений русской литературы — М. Лермонтов, обещавший ничуть не меньше, чем Пушкин. А если представить себе, что — вдруг, вообразим на секунду — и Достоевскому выпало бы в 1849 году на самом деле погибнуть на плацу от расстреляния по приговору судебной комиссии. Что же было бы со всеми нами, с Россией, если бы и этот гений был убит на взлете, как это произошло с Пушкиным и далее с Лермонтовым?
Принесение себя в жертву, спокойное отношение к смерти, характерное для русского народа в целом, отчетливо выражается и у Пушкина — причем в чрезвычайно драматической форме в нашем сегодняшнем восприятии.
Это не ведение борьбы за собственное отдельное существование, намерение легко идти на собственную гибель, если к этому призывают некие более существенные соображения, пусть даже и не проясненные отчетливо с логической точки зрения, — это, конечно же, характерная ментальная черта русского человека. Пушкин в своей истории жизни и смерти ее также явно выразил.
Растворенность в общем начале, в общих эмоциях и причастности к единому корню своего народа — это также та самая идентичность, которая отчетливо выразилась у Пушкина и далее укоренилась в русской культуре, да и в самой жизни.
* * *
Подойдем еще к одной теме. Вот что пишет современный исследователь, говоря об основных особенностях «русского мышления»: «…Нужно сразу же сказать, что все это (особенности русского мышления — Е. К.) связано с определенным преломлением на отечественной почве апофатической традиции греческой патристики, которая, будучи основой православного миросозерцания, была итогом тысячелетнего развития восточного христианства. В Древнюю Русь эта традиция пришла как именно итог, завершающее последнее слово и вошла в плоть и кровь русской жизни. В результате Россия стала страной „молчания и молитвы“, где святость как онтологическая реальность являлась единственным критерием истины. Все это в целом породило неизбежное недоверие не только к богословскому и философскому мышлению, „еллинскому блядословию“, как говорили на Святой Руси — но и к культурному творчеству вообще, которое становится подозрительной роскошью в „царстве недумания“, в противоположность богатству христианской мысли в Византии, „крестной матери“ славян» [1, 12].
