Если взлет России в сторону Европы был бы невозможен без усилий Петра, то подтверждение, культурно-духовную верификацию все это получает у Пушкина. (Широко известны слова А. Герцена, что в ответ на реформы Петра, Россия ответила «громадным явлением Пушкина»).
* * *
По сути каждый крупный русский писатель творил в пределах известного процесса символизации, создавая свою собственную систему ценностей и ценностных отношений между людьми (воссоздавая эти принципы во всем составе своих произведений, в первую очередь через изображение человеческих персонажей). Как правило, это приводило к явлениям «литературного азиатства» (с точки зрения другой системы ценностей), которое столь презрительно третировалось знатоками «истинно европейского типа» культуры, так как по их мнению куда как важнее неких духовных сущностей — соответствие канону, эстетическому правилу и следование формальному совершенству создаваемых трудов.
Русские писатели масштаба Гоголя, Толстого, Достоевского, да и писатели «второго» как бы плана — Лесков, Гончаров, Мельников-Печерский и т. д. — все они создавали в своем творчестве (а также в публицистической, философской, религиозной деятельности) поразительное единство иных, не-художественных ценностей и интеллектуальных категорий, которые так же далеко отстояли от чистой художественности, как подобие философствования отстоит от настоящей любви к истине.
Поэтому, так или иначе, возникает вопрос смысловой идентичности всех уровней выстраиваемой эстетической системы каждого из таких писателей. Тем более, что они обладают общесистемной культурной идентичностью, связанной с национальным художественным сознанием. Феномен Пушкина — это его присутствие в любом из миров каждого значительного русского писателя.
Существует еще один подход, всего чаще реализуемый у западных исследователей его творчества, — это привычное и стандартизированное желание сделать из Пушкина то вариант Байрона, то богохульника, то верного певца трона, то просто «поэта» на предмет красивостей и художественных образов.
Но судить Пушкина по законам этого, уже третьего, пространства абсолютно невыгодно с точки зрения исследовательского интереса; такой взгляд не только не открывает в поэте то, что нам близко и необходимо, но напротив, затемняет его основные смыслы и не открывает и части тех его человеческих и художественных тайн, которые нам необходимо постичь.
Может быть, настойчивое желание людей русской культуры найти в Пушкине «альфу и омегу» их
