Основной особенностью стилистики Аввакума является соединение двух регистров речи — первого, основанного на церковно-книжной лексике, с элементами возвышенного речения, с обильным цитированием отцов церкви и второго, основанного на простонародной, бытовой лексике, которая избегает всякой торжественности и стремится к выразительной лапидарности, с элементами прямого эмоционального восклицания, обличения или сетования.
Это соединение отвлеченно-религиозной символики и житейской линии повествования о своих тяготах и страданиях в жизни порождают феномен стилистического сдвига, на пересечении которого, наряду с традицией, проявляется оригинальный стиль самого Аввакума, который отражает существенные стороны формирования книжной речи сложного состава, позволяющей себе уйти от канона, от ограничивающих ее развитие и свободу правил и предписаний.
Подобного рода соединение разных стилевых пластов мы встречаем и в поэзии Ломоносова, Державина, других русских авторов на переходе от периода классицизма к явлениям культуры уже нового времени — сентиментализму и романтизу.
Но окончательное оформление этого нового дискурса русской литературы происходит именно у Пушкина. Свое участие в этом процессе формирования нового объема русской литературы — стилистически, с точки зрения лексики, грамматических новаций, но главное — по смыслам и содержанию, принимали многие литераторы пушкинской поры — Жуковский, Баратынский, Батюшков, Вяземский, Гоголь, Полевой и многие другие.
Собственно, это была литература сдвига от периода той самой «подражательности» западноевропейским литературам в широком плане — от французской до английской, о которой так часто говорил Пушкин и именовал ее даже оценочным образом, говоря о ее «ничтожестве», до периода появления собственной, оригинальной линии развития.
Начиная с Пушкина прежде всего, хотя в той или иной степени в этом процессе принимали участие почти все видные писатели пушкинской эпохи (этот внутренний резонанс литературы «высокого» русского «золотого» века крайне важен с точки зрения понимания известной гомогенности и смыслового единства русской словесности), литература становится ключевым игроком на площадке определения национальных смыслов, становится тем самым явлением, которое начинает понемногу формировать более широкий спектр ментальных и духовных особенностей просвещенного общества, а через него и всего народа.
Этот поворот нашего отношения к пушкинской эпохе (самому Пушкину) стал уже практически общим местом для умов многих и многих исследователей, но тем не менее, он вызывал в свое время сопротивление у ряда представителей русской религиозно-философской школы, да и сегодня провоцирует неожиданную реакцию у некоторых западных ученых, пытающихся ответственно подходить к описанию своеобразия русской культуры и русского общества в целом.
