м обращении к книге Н. Полевого об «истории русского народа» просматривается его ориентация на
народноцентричное понимание исторического движения.
В этом отношении весьма важным выступают два импульса в работе Пушкина над пониманием тайн исторического развития России — это период Смуты XVII века («Борис Годунов») и петровская эпоха (начатый, но не законченный им труд о Петре Первом). Это как бы верхние этажи русской истории, связанные с особенностями царствования и персоналиями, находившимися на троне, которые особенно привлекают поэта, — а вторым является интерес Пушкина к народной подоснове исторического движения, от этого его особенное, беспрецедентное внимание к Пугачевскому бунту и собственное желание написать «историю русского народа». В первой книге настоящего издания мы приводим характерные примеры из его писем и исторических заметок, которые подтверждают наше наблюдение, что этот интерес носил глубинный характер, и в обращении к народному «бунту», народным движениям был запрятан ключ к открытию некоторых тайн русской истории.
Вместе с тем Пушкин отчетливо осознавал, что существуют некие глобальные факторы, влияющие на развитие и изменения исторической жизни народов и государств, которые иначе, как Провидение, он не называет. Трудно сказать наверняка, уж настолько ли современный исследователь истории продвинулся в понимании объективных ее закономерностей по сравнению с Гизо и Пушкиным? Более того, в определенном отношении современная история, в сопоставлении с теми эпохами, которые описывал и пытался понять поэт, выглядит еще более фрагментарной, запутанной по своим исходным мотивам и импульсам.
Описание исторической логики развития современной цивилизации после разрушения последней глобальной объяснительной системы в виде марксистского исторического материализма невозможно в принципе. Любые глобальные концепции, связанные с попытками через одну теорию, одну доктрину объять все многообразие исторических состояний разных народов и государств, представить направление вектора, куда в с е э т о движется, априорно невозможно[6].
Нынешнее объяснение (попытка объяснения) через постмодернистскую гносеологию, когда декларируется изначальная посылка, что ничего объяснить нельзя, естественно приводит к успокоительному заявлению, что наступил «конец истории». Иначе говоря, в аптеке при условной лечебнице человеческого интеллектуального разбора мировой истории и мировой цивилизации, лекарства закончились, и дело осталось за наблюдением состояния больного пациента.
