В Америке протестанты «первого поколения», конечно, более активны. С ними приходилось не раз пересекаться по линии «Национального совета церквей Христа в США» (НСЦХ), с которым у нашей Церкви сложились отношения еще в период советско-американских встреч «за мир, дружбу и против ядерной войны». Совет объединяет меньшинство американцев, именующих себя христианами – в частности, епископалов, пресвитериан, лютеран, методистов, а также православных. «Католики» и евангелики в него не входят. Однако лидеры НСЦХ этого словно не замечают. Как-то я спросил генсека совета Боба Эдгара, бывшего конгрессмена, как христиане Америки относятся к запрету абортов.
– Мы против запрета, – ответил он.
– А есть те, кто за? – удивленно переспросил я.
– Нет. Только фундаменталисты.
«Традиционные» протестанты, руководимые элитариями крупных городов, давно перешли на весьма и весьма либеральные позиции. Голосуют они, как правило, за демократов. Приходы этих сообществ – как, впрочем, и американских епархий Ватикана – все сильнее наполняются выходцами из Латинской Америки и афроамериканцами. «Свобода» – идейная, сексуальная, художественная – в «старых» протестантских сообществах практически ничем не сдерживается. Жесточайшие табу налагаются лишь на споры с идеологией прав человека, «гендерного» и расового равенства, демократии как якобы высшей точки стремления к «светлому будущему». В свое время «Конференция европейских церквей», НСЦХ и «Канадский совет церквей» создали «Программу церквей по правам человека» – мне даже пришлось долго редактировать мануал по правозащитной работе для христиан России, написанный канадцем Эриком Вайнгартнером. На заседаниях программы я, правда, периодически задирал американцев и европейцев вопросами типа: «А кто вообще сказал, что мужчина и женщина одинаковы и во всем равны? Может быть, вы давно ошибаетесь? Библия говорит иначе». Реакцией был ступор и ужас – как будто бы я осквернил священную статую посреди толпы язычников. Так потом было много раз при общении с либеральными протестантами.
Они (либеральные протестанты – Авт.) очень много позволяют себе в плане морали, они очень много позволяют себе в плане культуры. Молитвы и богослужения уходят на второй план перед социальной деятельностью. Но есть одна очень существенная история. Последние 50, 70, 80 лет они из так называемых основателей капиталистической этики стали левыми. Они сейчас выступают с жесткой критикой капитализма, они выступают на стороне левых социал-демократических политических сил. Это то, что сегодня называется «реформатские церкви». Это кальвинисты. Это наследники, собственно, Жана Кальвина и его преемников. Вот это сейчас левые протестанты. <…> В богословском плане они, конечно, от нас гораздо дальше, чем католики. И вот это богословское различие, это богословское отступление, которое у них возникло – отказ от апостольского преемства, отказ от всего богословия, которое имело место до появления Кальвина и некоторых других людей, – привело к тому, что, собственно говоря, люди отбросили знания полутора тысячелетий и решили создать все заново. И получилось немножко наивно, немножко глупо. А самое главное, получилось много своеволия. Поэтому, конечно, богословски мы от них далеки. Но левая идея, которую высказывает сегодня на самом деле весь протестантский мейнстрим – и лютеране, и пресвитериане, и реформаты, то есть кальвинисты – это идея достаточно симпатичная. Это движение, которое, если верить Веберу, создало капитализм, сегодня практически в полном составе стало критиком капитализма.
