— Да, возможно, это последнее «прощай» прежнему миру. Громадному, не очень приветливому, но, в общем-то родному, знакомому. А впереди неизвестность. Неизвестность вовсе не означает небытие. А незримое присутствие тех, кого мы любим — не кошмар, а спасение!
— Просто нам очень хочется в это верить.
— Ты сама упомянула о неизвестных нам психических каналах информации… — не растерялся мой оптимистичный. — Так, может быть, в нас эта вера оттого, что по этим самым каналам мы ощущаем реальное основание для нее?
— Я думаю, что мы просто защищаемся от ужаса, — не могла я преодолеть своего пессимизма. Может быть, потому не могла, что в моем положении поверить и разочароваться было бы слишком жестоко. Тем более, что и утешить будет некому. Так лучше сразу настроиться на худшее. Легче будет принимать плохое.
— А я думаю, что это срабатывает инстинкт вечной жизни, спасающий нашу психику от саморазрушения, потому что она понадобится нам во время исхода в новое качество…
— Как же я смогу тебя дождаться, если перестану быть собой?! В новом, как ты выразился, качестве…
— Но если твоя психика не разрушится, ты не забудешь меня!
— Не забуду, — согласилась я, ибо это было чистой правдой… Сейчас.
— А не забудешь, станешь ждать. И я приду.
— Очень красивая сказка, — невольно вздохнула я. Очень бы хотелось поверить в нее.
— Твоим голосом вопиет громадное «но», — учуял мой чуткий. — Не надо никаких «но».
— Тогда, может, на пару засунем головы в песок, аки страусы? — усмехнулась я.
— Что ты имеешь в виду? — притворился он непонятливым.
— Я имею в виду, что, скорей всего, мы расстанемся навсегда… Из этого и надо исходить…
Разрази меня гром, если я знала тогда, как исходить из этого, и куда направляться.
— Тогда мою голову надо не в песок, — помрачнел мой ненаглядный. — А на плаху. Я не хочу оставаться здесь… Без тебя… Без надежды увидеть тебя снова…
— Так возникают мифы, а из мифов — религии. В нашей смертности — их бессмертие… Я не хочу лишать тебя надежды. И сама не хочу ее терять, но нельзя позволять иллюзиям подменять реальность… А реальность состоит в том, что как бы мало времени нам не оставалось — оно наше. Не слишком ли это жестоко — швырять его в пустоту?
— В пустоту, действительно, было бы жестоко, — обнял он меня за плечи. — Только я предлагаю прямо противоположное — продлить время нашего общения до максимально возможных пределов. Каковы они, насколько мне известно, никто не знает…
— Кроме святых отцов, быть может, — вынуждена была согласиться я с очевидностью.
