Тогда мир теряет четкие границы. И гомон людей, который весь день стоит над пляжем как густое тяжелое облако, всплески волн, стук гальки — все медленно пропадает, теряется, остается где-то недалеко, настороже, чтобы тут же вернуться. И только эта однотонная мелодия, одинокая и бесстрастная, как песня казаха в степи, укачивает Татьяну Николаевну, раскачивает камень, подкатывает к нему волны и держит солнце над морем.
И когда это неопределенное состояние становится как будто обязательным и навсегда желанным, Татьяна Николаевна резко поднимается, натягивает белую резиновую шапочку с выпуклыми рыбками и ныряет в море.
Только в море она снова слышит людей. Наплававшись, выходит из воды, тяжело переступает, трудясь, вынимает ноги из оползающих, как будто живых камней; плечи ее становятся сухими, пока выходит она из воды. Ей уже привычно возвращаться в этот незатейливый шум. В механическое разноголосье транзисторов, в смех детей, в удары мяча, в стук домино, в непрерывное шарканье ног по камням.
Письма от мужа были частые и заботливые. Татьяна Николаевна впервые за девять лет супружеской жизни поехала в отпуск одна, без Генки. Ей было тридцать два года. Жили они с Генкой вдвоем, без детей, тещ и свекровей, поэтому быстро и разумно приспособились друг к другу и взаимно прониклись обыкновенной мыслью: если не мешать другому делать, что ему хочется, тебе же от этого лучше. Желания их не всегда совпадали, но никто из супругов в таких случаях не страдал.
Татьяна Николаевна выглядела милой, подчеркнуто женственной, может быть, даже слишком женственной для того, чтобы преподавать в школе. Представительницам старшего поколения учителей это было не по душе. Татьяна Николаевна почувствовала предвзятое неодобрительное отношение к себе с первых же педсоветов. Но в школе, как и дома, она не собиралась менять свои привычки. Раз в месяц Татьяна Николаевна высиживала очередь в парикмахерской к своему мастеру, поэтому всегда приходила на уроки с модной стрижкой, уложенной феном. Она носила красивые однотонные платья и костюмы, которые ей очень шли. А французские туфли на прямом высоком каблуке Татьяна Николаевна перед уходом домой запирала в ящике своего стола в учительской.
Когда она чувствовала, что выглядит так, как ей хотелось, она вела свои уроки истории ровно, иногда даже увлекалась, рассказывая о каком-нибудь великом событии.
Но все-таки время жизни исчислялось и проходило от отпуска до отпуска. И летом они с Генкой брали путевки или ехали дикарями в Крым, на Кавказ — к солнышку, к морю. Юг не приедался им даже в конце отпуска. Они покупали виноград, пили перед ужином сухое вино, ходили в кино и на танцы.
