Да и в самом деле, Генка так и писал: «Скоро, скоро мы увидимся» и «все, все будет в порядке…»
Ночью Татьяна Николаевна спала беспокойно, часто просыпалась, как будто что-то недоделано или недодумано накануне, а вспомнить не могла и устало засыпала от этих бессмысленных, запутанных размышлений. Наутро встала рано, раньше, чем всегда.
И какая-то неведомая ей до сих пор сила потянула ее на этот раз к морю.
Татьяна Николаевна так торопилась, что пришла задолго до своих новых соседей. Она уселась на их место в тени своего большого камня, слегка пригорюнилась, признаваясь себе, что ходить вокруг этого места и ждать, пока придет непонятный человек с добрыми руками и, может быть, опять захочет подсадить ее, бессмысленно и глупо.
И она почти в одно мгновение забралась на свой камень, еще по-утреннему прохладный, мокрый от невысохших брызг. Татьяна Николаевна расправила на гальке махровую простыню с нарисованными коричневыми щенками по краям, щелкнула одного, самого неуклюжего, по черному носу, ткнулась лбом в сложенные крест-накрест руки и притихла.
Море, как всегда, равномерно раскачивало камень. Теперь нужно сосредоточиться, и возникнет, словно изнутри его, спокойная мелодия, однотонная, как песня казаха в степи.
Но мелодия не начиналась, потому что надо было думать о ней и ждать ее, а не прислушиваться к шагам, которые приближались.
Он хорошо плавал и быстро догонял Татьяну Николаевну. Но тут с берега раздавалось: «Игорь Петрович! Игоре-о-о-ок!» — неожиданно, как будто разбивали стекло в окне. И Игорь Петрович поспешно поворачивал назад, но, прежде чем плыть к берегу, задерживался, поднимал руку над головой и приветственно два раза взмахивал ею, как будто через расстояние говорил свои «да-да».
Как-то утром море беспорядочно расшумелось, как уставшая хозяйка у корыта: еще недостиран целый ворох белья, и она хватает подряд то пододеяльник, то рубашку, то наволочку, трет о рифленую доску, и плещутся в корыте темные пенные волны. А белья как будто не убывает.
Торопливые и сильные всплески моря невольно вернули мысли Татьяны Николаевны к дому. Она еще как следует не проснулась, но из-за шума на море ей чудилось, что она уже в Москве, у нее большая стирка и нужно торопиться: вот-вот придет Генка, и пора готовить ужин. Но стирке конца-краю нет.
Она тихо потянулась под одеялом, еще не решаясь подумать, что все на самом деле не так, но уже подумала об этом и открыла глаза.
Море тревожно шумело, и надо было пойти посмотреть, как оно шумит.
