Помню время, когда мне так хотелось быть старшим, а не младшим ребенком в семье. Теперь-то я хорошо понял преимущества моего положения, ведь я — самый младший.
Мой старший брат был несносным проказником. Мне приходилось выполнять всевозможные его просьбы: что-то найти и принести, стащить или стоять на страже, когда он стал покуривать самокрутки из газет в туалете.
Впрочем, имелись и свои плюсы. Учитывая мой; возраст, меня освобождали от многих домашних дел, в которых участвовали остальные. Я довольно рано почувствовал свое особое положение: стоило мне только появиться в комнате, где находились одни взрослые, как они замолкали — речь их иссякала подобно реке, теряющейся в пустыне. Ну и притворщики же они! Со временем и я, и они осознали, что лучший способ поладить друг с другом — это никому; не мешать. И я, предоставленный сам себе, старался: как можно реже попадаться на глаза старшим.
Это освобождало меня от многих обязанностей, которые в противном случае мне пришлось бы выполнять. Итак, я был сам себе хозяин: шел, куда хотел, делал, что нравилось. Общаясь как с молодыми, так и с пожилыми, я приобрел многие знания и опыт, которые впоследствии очень пригодились.
Как самый младший в семье я больше других пользовался вниманием и заботами взрослых, особенно когда болел. Даже гости, которые часто приходили к нам, в такие дни обращались со мной по-особому. Больному, мне доставался самый лакомый кусочек в дар от любящих сердец.
Малышом я подолгу оставался в окружении подруг матери. Фактически я был своего рода маминым придатком. Обо мне, наполовину скрытом ее юбкой, нередко забывали во время ее встреч с друзьями и соседями. Благодаря этому я оказывался первым, кто узнавал, какая женщина в деревне забеременела, кто тайно лечится у женского врача, какое приданое у той или иной невесты и почему нотариус вгорячах дал пинка под зад Метхье.
Конечно, не все, что я узнавал, расширяло мои знания, важно другое — дети моего возраста не подвергались дискриминации. Такие темы разговоров, как прожиточный минимум, любовь, поведение молодежи, судебные разбирательства, последствия употребления алкоголя и безнравственность, и подобные им стали для меня книгой жизни, при том с иллюстрациями. С каким интересом наблюдал я, как работает мать! Она могла все: из сухих стеблей сплести занавески или красивые цветочные гирлянды из бумаги; распустить модную кофточку, которую до того носила на зависть всем женщинам в округе, и связать новую; так разукрасить утиные яйца золотыми и серебряными нитями, что они смотрелись как настоящие произведения искусства; изготовить вязаные пуговицы — предмет вожделения всех модниц из округа Амбаватха. Она чинила одежду, великолепно штопала. А если шила, то всегда по самым удачным выкройкам и каждый раз по-новому. Мать никогда не удовлетворялась шаблонными рекомендациями из журналов и книг — она видоизменяла модели по своему вкусу и возилась до тех пор, пока материал не приобретал желанной формы, а ее тетрадь, предназначенная для расчетов, не превращалась в замысловатые цифровые дебри, в которых никто, кроме нее, не мог разобраться.
