Это была их первая ночь вместе.
Он был терпелив, то ли потому, что все еще не хотел ничем ее связывать, то ли его прошлое стояло между ними, а может, презирал военную неразборчивость и скороспелость. Они еще не знали друг друга как муж и жена.
В тот вечер, на редкость тихий, раненые почти не поступали. Усиленно шла эвакуация, днем и ночью грузили автомашины, подводы. От эвакоприемника со станции то и дело уходили санитарные поезда. Никто не сомневался в скором начале крупных боев.
Надя и Жогин гуляли по лесу. Лес был дубовый. Старые деревья росли чуть поодаль друг от друга, выбросив в стороны могучие ветви, как бы оберегая свою землю. Они казались то ли вышедшими на бой богатырями, то ли старыми мудрецами, знающими великие тайны своих зеленых собратьев, то ли строгими отцами, распростершими свои длани-ветви над дубками-подростками, как бы не давая им разбежаться.
Между просторными дубовыми массивами вдруг белоствольно блеснет березовый клин. Тут другой воздух, другая расстановка деревьев — они как бы жались друг к другу, иной тут свет. Если на дубах еще крепко держалась зелень, то березы уже обрызгались золотом, просветлились, и этот наряд шел им даже вроде лучше, чем летний. Березовый клин насквозь просвечивался, и все пространство между деревьями заливал снежной светлизны воздух, нет, даже нежнее, неуловимее снежного.
Наде нравилась мрачная величественность дубняка, Жогин восхищался летучими клиньями березняков.
— Ах ты, Малышка, моя суровая Малышка, — сказал он, когда они входили в березняк, где уже шуршали под ногами листья, желтые их монеты падали на плечи, на руки, на лицо. — Разве не видишь, что мы вошли в храм, созданный мудрым архитектором? Погляди только, какой тут верхний свет, он так и льется, так и льется. Береза — это Россия.
— Россия — это все! И те дубы — тоже Россия. Их могучесть под стать ей, и хмуроватая мудрость тоже. И то, что они основательны и крепко держатся за землю корнями, — это тоже Россия. Ты видал, чтобы буря вывернула дуб с корнями?
Жогин попытался вспомнить, но не мог и, сославшись на то, что он городской человек и нет ничего зазорного, если он за всю жизнь не увидит такой картины, согласился с ней. И она тоже согласилась, что свет в березовой роще особый, и еще ни один художник, насколько она помнит, не смог выразить это.
— Его нельзя выразить, — сказал Жогин. — Это не для краски. Разве только звуком.
— Звуком? Не представляю! Словом!
— Э-э, словом еще труднее, чем звуком. Этот свет воспринимается только чувством. Да… А к чувству ближе всего музыка. «Времена года» Петра Ильича. Чем, кроме музыки, можно было выразить то, что чувствовал он?
