— Зоя Петровна!
Зоя Петровна все поняла — она должна отдать кровь этой женщине.
Долго, очень долго готовились к переливанию крови, и вот наконец все… Надя присела на табурет, не замечая никого. На душе было смутно, как после первой операции, которую ей пришлось сделать в жизни. Что же такое случилось? Будто не было трех лет работы на войне… Будто не она сделала сотни операций на фронте, ассистировала академику Джанелидзе в военно-медицинской академии, которая размещалась в Новограде, и не она вела хирургическое отделение в госпитале… Что же такое?
— Пойдемте, Надежда Игнатьевна, вы отдохнете у меня.
— Спасибо, Манефа.
— Я помогу раздеться?
— Спасибо. Я вами довольна. Теперь установите капельницу. Сможете?
— Да перезабыли мы все тут. Такая жизнь. Да разве жизнь? А капельницу установлю.
Надя сняла забрызганный кровью фартук, потом свой халат, надела Зоин и пошла вслед за носилками в палату.
3
Скрипнула дверь, кто-то вошел. Надя оглянулась: «Сима! Кубышечка моя родная! Не забыла военное братство!» Но сказала сдержанно и строго:
— Ты? Уж не ждала. Думала…
— Ну как же я оставлю тебя одну? Выйдем?
Надя встала, взглянув в лицо Долгушиной, осторожно взяла ее руку, постояла. Часто лихорадочно билось у больной сердце.
Они вышли.
— Не спрашиваю, вижу, плоха. Зоя рассказала. Я ведь приехала час назад, заглянула — ты вроде дремлешь, и пошла к Зое.
— Нет, я не спала. Мне казалось, что я опять на войне. Первая операция, первое дежурство.
— Тут война у тебя будет не легче, чем та, что мы с тобой прожили. Наследство такое… Если останешься…
— Сима, не говори, а то я заплачу…
— Ну уж, у тебя слезу молотком не выбьешь.
Сима помолчала. Они вышли на поляну. Было уже утро, Поляна, больничный городок были еще в сумеречных тенях, но над лесом, в той стороне, где прогромыхал поезд, поднималась варя. Малиновый свет все больше захватывал край голубого чистого неба.
— Привезла пенициллин? В три часа ночи я ввела последнюю дозу.
— Едва выпросила в центральной аптеке.
— О шприцах не подумала?
— Неужто у вас тут нет?
— Мой один-единственный.
— И я свой оставлю. Уже два!
Они пошли по поляне, и скоро обе почувствовали, как захолодели ноги. Вначале не поняли, в чем дело, потом Надя догадалась:
— Роса…
— Роса! — Помолчали. — Ты думаешь, выживет?
Надя не ответила. Они шли по тропинке к тому месту, где круг больничных строений прерывался и где в пылу воображения она выбрала место для своего будущего домика. Зачем ей домик, одной-то?
