— Должна выжить. Просто было бы глупо. Прожить такую войну… Четверо детей, У мужа ампутированы кисть левой руки, правая голень.
— Не худший вариант!
— Да. Было бы несправедливо, если бы она умерла.
— Ищи у смерти справедливости.
Они дошли до леса, постояли на том месте, на котором Надежда уже как бы видела свой дом.
— Река шумит, слышишь? — Сима ступила в лес и сразу потерялась в тени.
— Ты отдала Зое пенициллин?
— Да, — послышалось из леса. — Она сказала, что введет.
— Пошли, я всегда боюсь утра, лучше посидим там.
— Никогда бы не подумала, что тебя что-то может страшить. Сколько мы с тобой повидали!
— И все равно. Это хуже. Это — начало.
На поляне было уже светло. В больничных домиках кое-где закраснелись от зари окна.
— Решила? Обдумала?
— Некогда было. Не останешься на денек? Посмотрела бы. Может, приглянется.
— Мне уже глянется, — произнесла Сима слово, которое почему-то нравилось Надежде, она не раз слыхала его от нее. — Только я уже закабалилась. В Центральной поликлинике, как и хотела. Собирались обе — пришлось одной.
— Что поделаешь!
Надя торопилась в палату. Навстречу им выбежала Зоя, и по ее расстроенному лицу обе поняли, что случилось неладное. Надя сразу бросилась в палату, но Зоя остановила ее:
— Больная уснула… Уехал Михаил Клавдиевич. Сбежал. Ух, этот подлюга, Вася-Казак, тайком отвез его на станцию. Только что вернулся, распрягает. Спрашиваю: куда ездил? Молчит. А потом прислушался, поезд простучал, тогда и оказал: «Дед Михайло-то привет передавал…»
— Вот как!
— Его можно задержать в Новограде, там пересадка, — предложила Зоя.
— Не надо, зачем? — Надя пожала плечами.
Лес вокруг больницы гомонил птичьими голосами. Птицы как бы в осаде держали маленький городок.
Они сели на скамейку под окном хирургии. Надя прижалась щекой к Симиным волосам, обняла подругу за плечи. Вся она была крепкая, сильная.
— А если он напишет? — спросила Сима тихо.
— Кто он? — Голос Нади прозвучал так же тихо.
— Да твой последний. Не притворяйся. Всем отказала, ему надежду оставила. Знаю.
— Надежды юношей питают… Вот и не угадала. Не обменялись даже адресами. За войну накопилось десятка два адресов, а от него нет. И писем нет, естественно.
— Ой, врешь!
— Не вру. И иногда вспоминаю почему-то. Может быть, как раз потому, что последний.
— А майор Анисимов? Все пристает? Ну и прилипала! И хитрый.
— Хитрость для неуми — что огонь в голых руках. Все равно обожжет.
Сима взглянула на часы. Скоро поезд! Обняла подругу, всплакнула, причитая:
