— Вы меня обижаете, доктор Цепков… — Она опять смутилась, так и не вспомнив его имени и отчества.
— Вот уж и обижаю! За приказом придете через две недели. И спасибо за память! — Вдруг признался, опять поглаживая левый карман кителя: — Прихватывает. Правду говорю! Поволнуюсь… Какие-нибудь пустяки… И вот…
— Воды вам подать? Не умею врачей лечить…
— Пройдет, не беспокойся… — Он сел за стол, все еще поглаживая грудь. — Да, в госпитале у нас дело было налажено… На гражданке, к большому сожалению, далеко не то. Не то, Надя, — обратился он к ней по-дружески. — Приходится начинать с азов. Воды все же налей да посмотри в ящике слева, есть ли пузырек? Должен быть…
— Я вызову врача! Досада, даже стетоскоп не захватила…
— Нет, нет, я уж сам… Нашла? Накапай в стакан, пожалуйста, да извини. Вот расклеился…
Надя подала ему стакан, присела рядом. Он понял ее намерение подежурить возле него, заговорил уже твердым голосом:
— Все, все! Только молчок! — Приложил к синим губам палец, хитровато улыбнулся, спросил: — А все же, Надежда, что тянет в глубинку, а? По-дружески!
Надя встала, улыбнулась, но сдержанно сказала:
— Есть у меня задумка. Но о ней не сейчас.
— Добро! — согласился Цепков. — Но, голубушка, о каплях никому… Договорились?
Надя кивнула и попрощалась. Но она не сдержала слова и, выйдя из приемной Цепкова, заторопилась по темному коридору мимо одинаковых дверей, читая таблички. Вот и лечебный сектор… Вошла и увидела Анастасию Федоровну Колеватову, которая на год раньше Нади ушла из госпиталя. Колеватова сидела за столом, заваленным бумагами. Это была пожилая женщина невысокого роста, с блеклыми голубыми глазами на широком румяном лице, с решительным характером. Обрадовались друг другу.
— А что с Иваном Павловичем? — затревожилась Анастасия Федоровна, выслушав Надю, и по привычке потянулась к докторскому саквояжу, стоящему на столе слева.
«Иван Павлович! Как могла забыть? — огорчилась Надя. — Все так просто: Иван Павлович».
2
От разъезда Теплые Дворики до больницы того же названия («Добрый человек придумал, хорошо!») Надя шла лесом. Огромные сосны с ясной медью стволов и темной зеленью высоко поднятых над землей крон сменялись кудлатыми елками, серебристыми пихтами с шелковистой хвоей. В лесу пахло земляникой, цветущими травами, теплой влажной землей, и к этим запахам примешивалась чуть внятная горечь разогретой смолистой коры. А птиц, а птиц тут сколько! Они свистели, верещали, пели по сторонам и над головой, взлетали чуть ли не из-под самых ее ног.
