Homo ludens | страница 36
Зяма приехал в Баковку из Переделкина, мы все идем на речку. Дорога туда пролегает мимо дачи, которая вроде бы принадлежит певцу Кобзону. У дачи внушительный забор и тяжелые металлические ворота, за которыми живут злые собаки, лающие на проходящих. Собак недолюбливают все, а я их просто боюсь, говорю я Зяме. «Давай пройдем мимо очень тихо, тогда они нас не услышат и не будут лаять». «Хорошо», – говорит Зяма, и мы тихонечко крадемся вдоль ворот. Вот ворота позади, и с ними молчаливые собаки, так и не услышавшие нас, как вдруг Зяма изо всех сил громко кричит в сторону ворот: «Кобзон, голос!» Собаки с оглушительным лаем и визгом кидаются на ворота, но Зямин громкий смех перекрывает даже их лай.
В кабинете в углу лежат гантели и ролик для пресса. Я пытаюсь поднять гантели, но они слишком тяжелые, поэтому я просто катаю ролик по полу. Зяма читает какую-то рукопись, и его мои стуки и кряхтения явно раздражают. «Давай договоримся, – говорит он, – что если я пять раз прокачу ролик туда и обратно, не касаясь животом пола, то тогда ты пойдешь на кухню и полчаса будешь тихо сидеть и рисовать, а если нет, то я тебе дам конфету». – «Хорошо, – говорю я, – но только со мной». – «Конечно, с тобой», – говорит Зяма, не подозревая о моем коварном плане. Он встает на колени, берет ролик в руки и начинает с натугой катать его вперед и назад. «Со мной», – говорю я и залезаю ему на плечи. Зяма не сдается, но ему явно тяжело. На третьем движении он начинает громко читать стихи, после четвертого он почти выкрикивает слова. Завершив пятое и окончательное катание, он встает, кряхтя, говорит: «Вот опять Маяковский помог», – и отсылает меня на кухню.
На все мои дни рождения и важные даты, начиная с первого месяца, Зяма писал мне стихи. Его стихи на мою одномесячную годовщину я прочел первый раз только через много лет, но они самые любимые из всех написанных им мне.
Дмитрий на Лесной улице в Баковке, 1971. Фото В. Паперного
