Слим громко закричал и поднял свою веревку, приготовившись накинуть ее на Вислоухого. Он начал вертеть ее в воздухе, легкий свист и скрип раздался от ее развертывающихся колец.
Тогда Вислоухий встал на дыбы, словно готовясь к бою. Уши его, даже раненое, выпрямились. Он издал короткий рев — звук, выражавший вызов своим врагам и прощание со своей свободой и славой, и когда петля понеслась к нему, развернувшись широким кругом, — он прыгнул…
Одним быстрым изящным скачком он перемахнул через край пропасти и стал падать как-то несуразно, словно какой-то бесформенный серый ком, перевертываясь в воздухе, и ничто не могло остановить его падения, кроме скал, скрытых внизу… далеко внизу, на глубине трехсот метров.
Супан Джим замолчал и задумался.
Я сидела и тоже молчала, ожидая еще чего-то, точно рассказ был не окончен. Супан Джим надвинул свое сомбреро[8] и указал рукою на высокую крутую скалу.
— Вот там, — сказал он мне, — прыгнул Вислоухий.
— Это был самый подходящий конец для такого героя, — сказала я.
Супан Джим молча кивнул головой.
Рассказ Жирардена
Чтобы подняться из долины в горы, необходимо было идти по каменистой неудобной тропинке, которая была похожа на борозду, проложенную по крутому склону горы. В начале она была очень узка, и по ней можно было итти только одному человеку, но потом она становилась более широкой, и несколько человек могли бы итти по ней рядом.
Чем выше я поднимался, тем шире панорама оставленной внизу долины раскрывалась перед моими глазами. Слева я видел только голый, каменный, почти отвесный склон горы, но направо — какое дивное, ослепительное зрелище представилось моим глазам!
Вся долина, залитая яркими лучами итальянского солнца, была загромождена огромными возвышенностями, которые, подобно чудовищным волнам, убегали вдаль красивыми, причудливыми очертаниями. Гребни этих земляных волн были увенчаны зонтообразными соснами; повсюду в складках возвышенностей виднелись деревни, а вдали, на самом горизонте, сверкали и искрились лазурные волны Средиземного моря.
Выше характер местности менялся, очертания пейзажа располагались иначе, и гладь Средиземного моря образовала фон для всей этой картины.
Море издали казалось темно-голубым, бархатистым, и только минутами на его потемневшей поверхности вспыхивали и пробегали сверкающие полосы: это отраженные лучи солнца на гребнях волн.
Наконец, я добрался до возвышенности, на которую хотел подняться. Во время восхождения я был так поглощен открывшимися передо мной картинами, что совсем не чувствовал усталости. Но когда я оказался у цели моего путешествия, то вдруг почувствовал, что ноги мои были точно разбиты.
