Ни Мариса, ни я не могли произнести ни слова. Медсестра сказала, что у Джона черепно-мозговая травма и проблема с ногами. Однако она не могла сказать что-либо более конкретное до тех пор, пока его не обследует хирург.
Нас отправили обратно в белую комнату, где мы задумались о том, какая операция предстоит Джону. Зашла еще одна медсестра.
– Вы англиканцы? – спросила она.
– Нет, мы католики, – ответил я отвлеченно.
Сестра помедлила немного, вдохнула глубоко и сказала, что, если мы хотим, мы можем позвать больничного священника, который проведет последние обряды для Джона. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы ухватить смысл сказанных слов. Я посмотрел на Жанет, она пассивно смотрела на медсестру.
– Да, хорошо, – ответил я и услышал, как Мариса снова разрыдалась.
Позже пришла старшая медсестра и снова попросила нас сесть на деревянные стулья. Появилась команда хирургов: доктор Фокс, сосудистый хирург, собирался попытаться решить наиболее острые проблемы.
– Необходимо уменьшить кровотечение, – сказала старшая медсестра, – но это нелегко, и нам пока это не удалось. Только после того, как это получится, доктор Энжел, хирург-ортопед, сможет прооперировать и восстановить бедренную кость.
Медсестра предложила нам поехать домой и отдохнуть: операция займет много времени, и нам нельзя было оставаться в госпитале на ночь. Когда мы втроем покидали комнату, в отделении травматологии и неотложной помощи было совсем пусто. Свет был приглушен, и серость пустых коридоров казалась еще более давящей. Старшая медсестра проводила нас к выходу и закрыла за нами дверь.
Было одиннадцать тридцать. Уличные фонари освещали несколько машин, оставленных на парковке. Они казались размытыми влагой ночного воздуха. Какое-то время мы стояли между входом в больницу и нашим «Датсуном», не зная, что делать. Казалось, все потеряло смысл. Бедренная кость, так сказала старшая медсестра. Им предстоит восстановить бедренную кость. Ноги моего сына: ноги, которыми он ходил, бегал и залетал вверх по лестнице в свою комнату.
Он обвивал их вокруг моей шеи, когда сидел у меня на плечах около линии старта на Брэндс-Хэтч. С помощью них он управлял картом, самой важной вещью в его жизни, его будущим, общей для нас двоих мечтой.
Я точно не помню, как мы пережили ту ночь. В шесть утра я позвонил Стэнли и разбудил его.
– Я не могу прийти сегодня на работу. Мой сын Джон… Мой сын Джон… – Я пытался рассказать ему, но я не мог.
