Марья была уже не молода. Ее арбузные груди выпирали из стального бронелифчика, здорово походящего на две четырехлитровые кастрюли. Стальной кокошник, похожий на конус баллистической ракеты, давил на мозг и сдвигам брови Марьи вниз, на глаза, отчего взгляд богатырши был мутным, как у дремучего неандертальца. Ее полное суровое лицо было отделено от туловища пятью рядками красных древне-русских бус и пылало пунцовым румянцем негодования, искусно и щедро нарисованным свекольным соком. Любой, кто б ни посмотрел на богатыршу, сразу понимал, что свою жизнь с нею связать Кощей добровольно не мог. Или Марья его силой заставила, или хитростью взяла. Никому ранее — да и потом тоже, — этот финт не удавался, и потому Марью очень боялись и сторонились.
Сверзившись на сыру землю с седла, Марья Моревна посмотрела не изуродованным интеллектом взглядом на Водяного, трусливо выглядывающего из ряски.
— Н-ну? — мыкнула она, играя бицухой. Водяной, издав неприличный звук в воду, понял, что сейчас его будут бить, вероятно — ногами.
Водяной боязливо потянулся к берегу, потому что удирать было совсем не вариантом. Марья туго соображала, да шустро действовала. Она вполне могла броситься в озеро, настигнуть Водяного, словно вражеская подводная лодка, и вытащить его на берег, вялиться, как какого-нибудь карася. Поэтому лучше было сразу сдаться.
— Где вещи мои? — грубым от древне-русских стероидов голосом спросила Моревна.
— Нету, Марьюшка, — жалобным голосом, как пенсионер у окошка регистратуры поликлиники, пробормотал заискивающийся Водяной, изображая на лице скорбь. — Забрали, ироды прокляты…
На каменном лице Марьи выписалась нехитрая эмоция — досада, Марья пожевала недобро скривленными губами и глянула вдаль. Было совершенно очевидно, что Марья здорово рассчитывала поспеть и оспорить свои сокровища у того, кто осмелился откупорить кубышку, но…
— Кощейка сам, что ли, притащился, — негативно сказала грубая Марья.
— Да если б он! — голосом западлянца и предателя зашептал Водяной, таинственно вращая глазами. — А то ведь бабку послал.
— Ягу, штоле, — грубо сказала Марья, презрительно сплюнув в водоём, в ряску рядом с Водяным. В её грубых, топорных чертах отразилось пренебрежение. Марья готова была вскарабкаться на своего астматично дышащего богатырского коня и нестись к Яге. Уж у этой старой кошелки оспорить скарб не представляло никакого труда.
Тут у Водяного живот свело от тупости Марьи, он не сдержался и снова издал в воду неприличные, полный осуждения звук.
