Секретарь, конечно, не распространялся о тех энергических мерах, которыми старик Мадю был вывезен из своей дачи в Nogent[107], под предлогом исполнения каких-то религиозных обязанностей. После завтрака у аббата св. Сульпиция он был сдан на хранение в Rue du Bac, к глухой маркизе, клятвенно обязавшейся своевременно прекратить с ним игру в безиг[108] и доставить его на собрание к назначенному часу. Этою сложною интригою руководил каноник, о котором Чебоксарский вскользь упоминал в своем письме к Любе и имя которого он давно забыл. Мадю, смолоду разыгрывавший спиритуалиста в науке, чтобы вернее проложить себе путь к деньгам и почестям, на старости лет сам запутался в собственных сетях и дошел до смешного ханжества.
Секретарь обнаружил желание познакомиться поближе с открытием Чебоксарского. Они пошли вместе на эстраду, и Александр Михайлович, вообще мало склонный к удивлению, был, однако, поражен замечательною и разностороннею эрудициею этого человека и тем чутьем, с которым он по одному намеку схватывал самую суть дела, не теряясь в подробностях и мелочах.
— Поздравляю вас, — сказал секретарь Чебоксарскому, — ваше изобретение имеет будущность. Вы напали на очень удачную и новую мысль. Жаль, что ваша светящаяся смесь состоит из таких дорогих ингредиентов. Но мне кажется, это легко может быть устранено. Я постараюсь собрать для вас библиографические указания по этому предмету. Ваш фонарь хорош и теперь для лаборатории; он наводит дело электрического освещения на новый путь. При некоторой разработке, он легко может стать пригодными и для коммерческого предприятия.
Чебоксарский удивленными глазами смотрел на своего собеседника, который, при первом взгляде на его изобретение, оценивал его точно так же, как и он сам…
Зала понемногу наполнилась. Об этом собрании трубили во все концы, а потому, кроме членов общества и обычных посетителей таких собраний, набралась еще целая куча обоего пола зевак. Одни шли посмотреть Мадю, который уже несколько лет вылезал из свой кожуры только в очень редких торжественных случаях; других интересовала русская княгиня, очаровательной красоты, которая будто бы погубила хедива Измаила, прожила семь с половиною миллионов, а теперь пишет романы, перед которыми покажутся институтскими упражнениями произведения Бело[109] и сама «Нана»[110]. Издатель заплатил ей 732 тысячи за один из ее романов, но сам уже наживает на нем другой миллион… Совершенно неизвестно, кто пустил в ход про Зою Евграфовну эту фантастическую легенду, которая, чрезвычайно кстати для антрепренеров Чебоксарского, разнеслась с поразительной быстротою по всему Парижу и тешила всемирный город в течение двух дней…
