Они пообедали втроем в отдельной комнате ресторана и явились в аудиторию за четверть часа до собрания, которое было назначено ровно в восемь часов. Венгерский майор принял такой вид, с каким иностранные послы присутствуют на религиозных процессиях чуждого им культа. Зоя Евграфовна, напротив, была здесь гораздо более у себя дома, чем в своем отеле. В ней появилось оживление, которого Чебоксарский прежде не видал. Довольно скудное газовое освещение скрывало искусственные пособия, которыми она пыталась «сгладить неизгладимые оскорбления», нанесенные мужем и временем ее красоте. В общем она казалась какою-то энергичною, мощною, но не мужеподобною красавицею, и расхаживавшие по зале корифеи науки окидывали умильными взглядами божественную роскошь ее форм. С многими из них она говорила, всегда умно и бойко парируя то вежливое нахальство, с которым очень многие, и даже порядочные, французы считают обязанными вести себя в обществе не совсем уродливых дам. Некоторым она представляла Чебоксарского, которому иногда даже прискорбно было узнавать в увивающемся перед женщиною увядающем селадоне носителя одного из давно ему известных и уважаемых им имен. Впрочем, обращаясь к нему, господа эти словно перерождались: становились и гуманно-радушны, и изящно умны…
Вошел небольшого роста господин, лет 35, с чрезвычайно умным и выразительным лицом, украшенным темною эспаньолкою. Дорогая французскому сердцу красная ленточка в петлице оповещала, что и это один из увенчанных официальным признанием жрецов науки. Он подошел любезно, но без пошлости, к Зое Евграфовне, которая сейчас же приказала какому-то селадону привести Чебоксарского, очутившегося на эстраде, подле своих фонарей.
— Вот изобретатель, — представила она Александра Михайловича, а ему назвала Арди́, одно из самых громких научных имен. — Секретарь общества, добавила она, — правая рука Мадю, или, если хотите, игумен того монастыря, в котором поклоняются мощам этого великого ученого, умершего лет двадцать тому назад, но сохранившего чудесную способность являться туда, где курят ему фимиам.
— Тш… — прошипел секретарь, улыбаясь и в то же время делая вид, будто он ужасно возмущен этими святотатственными словами. — Господин Мадю настолько еще не умер, что, несмотря на свои 77 лет, он интересуется всем новым, свежим, живым, в том числе и изобретением вашего молодого ученого соотечественника. Он сделает нам честь сегодня председательствовать в нашем собрании, чего еще не случалось ни разу во весь этот сезон.
