.
Ризо недорога была жизнь: ему было хорошо известно, что единственный сын его, горячий боец за свободу Италии, тяжело раненый, находится в руках бурбонских бульдогов[252].
Услыхав этот геройский ответ, Манискалько сбросил маску и вне себя от бешенства зарычал, как дикий зверь:
— Да, вы умрете все через несколько минут; умрете, как собаки…[253]
Спустя полчаса на двух черных дрогах по улицам Палермо везли трупы тринадцати патриотов, провожаемые оскорблениями сбиров и слезами граждан, клявшихся отомстить за них.
Казнь тринадцати возбудила величайшее негодование среди инсургентов. Застигнув в Карини[254] пост неаполитанских солдат в двадцать человек, они перевешали их всех до последнего. Таким образом, свирепости со стороны правительства вызывали такие же свирепости со стороны угнетенных, и дети одной и той же матери — Италии бесчеловечно истребляли друг друга, словно заклятые враги.
Когда известие о повешении двадцати солдат в Карини достигло Неаполя, король пришел в неистовство; мачеха и жена также подзадоривали его быть беспощадным, так что Бомбочка[255], созвав своих министров, закричал: «Распорядитесь, чтобы Карини было стерто с лица земли, чтобы в нем не осталось камня на камне! Потоками крови хочу я отомстить за смерть моих солдат!»
Для успокоения гнева короля несколько сильных колонн было двинуто из Палермо на осажденный город.
Город Карини лежит среди прелестной, покрытой цветущими виноградниками равнины, насчитывая с лишком семь тысяч жителей. Старинные высокие стены окружают его со всех сторон. Несколько сот человек инсургентов засело в них и когда солдаты пошли на приступ, то были встречены смертоносным огнем. В течение трех дней, 19, 20 и 21 апреля, сицилианцы твердо держались против несравненно многочисленнейшей армии бурбонов, но по прибытии новых подкреплений к королевским войскам должны были покинуть город и скрыться в горах, потеряв 250 человек убитыми и положив на месте около 320 неприятельских солдат и офицеров. Войска короля Франческо ворвались в беззащитный город, как орды диких гуннов, и предались всем неистовствам разнузданных зверей. Всё, что можно было разграбить, было разграблено; чего нельзя было унести, то было уничтожено, разрушено, сожжено. Детей вырывали из рук матерей и разбивали им головы о камни. Женщин и девушек насиловали и затем закалывали штыками. Не спасала ни старость, ни храмы, потому что на самых алтарях солдаты резали женщин, детей и даже священников. Когда грабить и ломать было уже нечего, дома зажигали и неистовые каннибалы, пьяные от крови и вина, плясали вокруг огня
