с молоком, но никогда не выходила из дому без перчаток или в стоптанных башмаках; одним словом — исполнять весь кодекс пролетария, принимая жизнь такою, какова она есть, довольствуясь сегодняшним днем, без всяких забот о завтрашнем.
Так росла Далия, и никто еще не мог применить к ней циничного изречения Ларошфуко: «Нет честных женщин, которым не надоела бы их честность».
Бернардо с некоторого времени не мог уже подняться с постели. Дни его были сочтены. Далия, возвращаясь из мастерской, с трепетом поднималась по лестнице, робко отворяла дверь и прежде, чем войти, устремляла на старика тревожный взгляд, чтобы убедиться: жив ли он еще.
Однажды утром девушку разбудил протяжный стон. Вскочив с постели, она наскоро накинула на себя платье и бросилась к дяде, который встретил ее потухшим взглядом, не говоря ни слова.
— О, Боже! — воскликнула Далия, ломая руки, — он умирает, а я одна! Что мне делать, кого позвать?
Говоря это, она сжимала в своих объятиях голову старика, целовала его седые волосы, называя его самыми нежными именами.
Через несколько времени Бернардо пришел в себя, узнал племянницу и улыбнулся.
— Успокойся, голубушка моя, успокойся! — пробормотал он так тихо, что Далия должна была приложить ухо к его похолоделым устам, чтобы расслышать его. — Я умираю… иду к своим товарищам по оружию, которые давно ждут меня… Кончаются мои муки… Я жил слишком долго… Но ты, бедняжка, что будешь делать одна на свете? У меня ничего для тебя не осталось, ничего… всё растрачено…
Он замолк, подавленный волнением.
Далия, утешая его, как умела, решилась воспользоваться минутой спокойствия больного, чтобы позвать на помощь кого-нибудь из соседей.
— Сейчас вернусь, дядя. Схожу за кем-нибудь.
Бернардо покачал головой, печально улыбаясь, как будто желая сказать: кто захочет обеспокоиться ради старика, умирающего в нищете?
— Нет, нет, дядюшка! Предоставьте это мне. Нельзя терять ни минуты. Позову того молодого человека, который живет над нами, — живописца. Он, должно быть, добрый. Подождите немного, дядюшка, я сбегаю в одну минуту.
С этими словами она вышла из комнаты, проворно, как ласточка, взвилась по лестнице и, подойдя к двери, разрисованной карикатурами, сильно постучала в нее.
— Кто там? — крикнул голос изнутри.
— Отворите ради Бога, только скорей, скорей!
Послышался глухой стук босых ног, соскочивших на пол, щелкнул замок и из полуотворенной двери высунулась голова Роберта, который, завидев девушку, воскликнул:
