— Ах, это вы, белокурая красавица!
— Извините, что беспокою, — начала Далия, опуская глаза и краснея, заметив, что молодому человеку недоставало многих частей костюма и притом самых существенных. — Мой бедный дядя при смерти… Я одна в доме, мне не к кому обратиться за помощью… Ради Бога, синьор…
— Сию минуту, сию минуту. Еще бы! Это мой долг.
Надев старую военную шинель, служившую ему халатом и одеялом, Роберт в одну минуту был уже у постели умирающего, который взглядом поблагодарил его.
Оба они провели весь этот день и значительную часть ночи у изголовья старика. Далия, не будучи более одна, могла сбегать за доктором. Но наука ничего не могла сделать для бедного Бернардо. Уходя, доктор сказал несколько слов утешения плачущей Далии, но Роберту, проводившему его по лестнице, прямо объявил, что больной не проживет до завтрашнего дня. Действительно, едва только начала заниматься заря, как старик испустил дух на руках Роберта и Далии. Последние слова умирающего были обращены к молодому человеку, которому он крепко пожал руку, отдавая под его покровительство бедную сироту.
С этого дня молодые люди стали видеться очень часто. Откровенная дружба, связывавшая их, мало-помалу перешла в чувство более сильное. Они уже любили друг друга раньше, чем решились заговорить о любви.
Пусть жандармы литературы, т. е. критики, простят нам длинное отступление в предыдущей главе. Мы имели на то свои причины, в чем читатель убедится из последующего рассказа. К тому же не бесполезно освежить в памяти нашего поколения воспоминание о войнах, которые вели наши предки или для удовлетворения чьего-нибудь ненасытного честолюбия, или для того, чтобы потопить в крови демократические[178] стремления разных народностей, пробудившиеся под благотворным веянием свободы начала нынешнего столетия. Сравнивая эти войны с теми, которые мы, итальянцы, вели и которые описываем, мы с гордостью можем воскликнуть: «Наши победы стоили слез только нашим врагам».
Братья наши, погибшие на полях битв с криком «да здравствует Италия!» заслужили почетную память. Матери, эти набожные хранительницы преданий и печать, гораздо более прочная, чем мрамор и бронза, передадут рассказ об их подвигах самому отдаленному потомству. Такова награда боровшимся и погибшим за родину.
А тех, кто проливал, хотя бы и геройски, кровь свою в угоду чужим капризам[179], неминуемо ждет та же участь, что и капитана Бернардо — безусловное забвение.
