Революция от первого лица. Дневники сталинской эпохи | страница 33
Существуют некоторые свидетельства того, что еще в 1920-е годы ведение дневников использовалось в советских школах как педагогический инструмент — не только для совершенствования речевой выразительности, но и как средство саморазвития. Отдельным ученикам и целым классам давались задания вести дневники. Примечателен в этом отношении дневник Льва Бернштейна, подростка, впоследствии ставшего известным физиком, действительным членом АН СССР. В его дневнике 1926 года, в котором видны следы учительских исправлений красным карандашом, описывается экскурсия всем классом на плотину Волховской ГЭС — первой из ряда великих советских строек: «Рабочий поселок Волховстроя — это прекрасное достижение советского рабочего строительства. Настоящая Америка! Чистые большие улицы, по обеим сторонам — бараки, общежития для рабочих. На каждом перекрестке на столбе световое название улицы и №№ бараков… Рабочий поселок Волховстроя — это образцовая коммуна рабочих, это черновой набросок будущего коммунистического общества»[68].
Дневник Бернштейна, кроме того, показывает механизм, при помощи которого учащимся следовало усваивать и интериоризировать советские политические и социологические классификации. При посещении района Старой Ладоги неподалеку от плотины перед ними было поставлено задание ознакомиться с «разными типами крестьян, в которых мы пытаемся уловить некоторые признаки расслоения, хотя они и не активно выдвинулись в деревне». Им было необходимо научиться различать угнетаемых бедняков, середняков и богатых крестьян, зловещих угнетателей-кулаков. Интересно, что именно кулак более всего увлек учащихся рассказом о жизни при крепостном праве и наступлении революции, «когда наш брат, рабочий и крестьянин, правит матушкой-Россией». Учитель Бернштейна не снабдил восторженную характеристику этого крестьянина-угнетателя какими-либо замечаниями, и это свидетельствует о том, насколько еще идеологически «неочищенным» был период 1920-х годов, когда было можно делать заявления, которые в 1930-е годы, в обстановке исторически более развитого социализма, были бы сочтены еретическими и подрывными для коммунистической идеологии.
Важность ведения дневников подчеркивалась также «Левым фронтом искусств» (ЛЕФом), группой советских писателей-авангардистов, объединившихся в целях создания пролетарской культуры. Особой целью ЛЕФа было распространение новой литературной формы — «литературы факта». Лефовцы обосновывали свой призыв к новой литературе утверждением о том, что традиционный литературный стиль, символизируемый буржуазным романом, устарел. Роман характеризовался главным образом оторванностью от интересов и практических забот текущей жизни; он мог лишь мистифицировать читателей, воздействуя на их воображение. Наоборот, «наш эпос — газета… О каком романе — книге, о какой „Войне и Мире“ может идти речь, когда ежедневно утром, схватив газету, мы по существу перевертываем новую страницу того изумительнейшего романа, имя которому наша современность. Действующие лица этого романа, его писатели и его читатели — мы сами»