— Ничего больше нету?
Мужчина опять усмехнулся.
— Нету.
— Ну, красавец, тогда в постельку! — сказала она. — Если хотите, ноги могу вам помыть.
Прямо напротив окна мигала цветными огнями реклама; когда она гасла, в комнате становилось темно, но спустя минуту вязь неоновых букв начинала опять накаляться и, разжигая себя, как нечистая совесть, вскоре вновь наливалась зловещим багровым свечением. Девочка лежала на кроваво-красной подушке, под кроваво-красной периной; тело мужчины рядом с ней тоже было кроваво-красным, как у дьявола, лишь белки глаз зловеще блестели.
— Опустить ролетту? — спросил он.
— Не надо, красавец, — ответила девочка. — Так интересней!
Она подняла руку, погрузив ее в красный свет, поиграла ногтями, полюбовалась их блеском — и внезапно уснула. Когда через некоторое время она во сне повернулась набок, тонкая ее рука поднялась и обхватила мужчину за шею.
— Сколько дадите? — спросила она утром, стоя возле кровати.
— Что-что?
Девочка помолчала, опустив голову, затем сердито вскинула взгляд.
— Вот что, давайте без дураков, а? — мрачно сказала она, стискивая кулачки. — Сколько дадите?
— А сколько надо?
— Десять форинтов.
Она сунула деньги под блузку, в ложбинку меж едва обозначившихся грудей; потом, присев, вытащила шнурок из ботинка и перевязала волосы на затылке.
— Может, на почтовую марку дадите еще? — спросила она, опуская взгляд.
— Кому писать хочешь?
— Вам.
— Мне? Да ты даже имени моего не знаешь.
Девочка рассмеялась.
— Знаю, — сказала она и так покраснела, что даже шею залила краска. — Табличка там на двери!..
На улице светало осеннее солнце, тихо грея камни на мостовой; кое-где вчерашние лужи, широко распахнув глаза, неотрывно глядели на солнце. Девочка шла прямо к рынку на площади Лехель. Она торопилась, чтобы не опоздать к тому часу, когда прибывают повозки из деревень; но оказалось, что явилась она слишком рано — и добрых полчаса, до звонка, любовалась горами сладкого перца, тугих помидоров, огурцов, влажный, свежий запах которых заполнял улицу. Для себя она заранее высмотрела одиноко сидящего в конце ряда старика крестьянина, сонно жмурившегося на солнце из-под черной шляпы с полями. Наконец прозвонил звонок.
— Дяденька, помидоры почем? — подошла она к старику. — Восемьдесят филлеров? Столько не дам.
— Не дашь? — равнодушно ответил тот. — И не надо, мне больше останется.
Марика скривила презрительно губы.
— Ну и увозите обратно, в свой Почмедер! — крикнула она, покраснев от досады. — Завтра все потечет, даже свиньям не скормите! Я и то для собаки только беру; она у меня помидоры любит.
