Избранное - Тибор Дери

Влажная мгла весенней ночи плыла над приземистыми домиками Уйпешта[1]. Налетавший порывами ветер вздымал пыль с мостовых и, закрутив спиралью, бросал ее в темное небо. Теокрит, молодой поэт, остановившись в глухом закоулке, где не так дуло, поднял к лицу пальцы с розовыми ногтями и осторожно сдул с них пылинки. На нем был светлый, английского сукна костюм и шелковая рубашка. Теокрит продрог до костей. Он давно бродил здесь, пытаясь выйти к Дунаю, но никак не мог выбраться из лабиринта безликих, похожих одна на другую улиц, где едва попадалось светящееся окошко и лишь редкие фонари на углах бросали на землю колеблющиеся пятна света. В желтых лучах фонарей толклись, словно надеясь согреться, рои ночных мошек и мотыльков.

Теокрит вышел к маленькой площади; строгий серый квадрат освещенного электрическим светом асфальта одним видом своим успокаивал нервы, растревоженные тьмой и ветром. Теокрит поднял голову, вставил в глаз монокль и некоторое время молча смотрел на бегущие в небе тучи. Из отдаленной корчмы доносилась пьяная песня.

Он устал, но в этих местах нечего было надеяться найти машину. Мимо с грохотом прокатила телега, груженная овощами; Теокрит не отважился на нее попроситься: так несло от телеги тухлой капустой. Вдруг откуда-то долетел непонятный шум, приглушенный многоголосый ропот.

Поэт двинулся в том направлении и оказался на обширной, редко обсаженной деревцами площади. В середине ее вкруг стояли скамейки, островками темнела трава, торчали низенькие кусты. На скамейках тесно сидели люди — вытянув ноги, навалившись на плечи соседей или скрючившись в неудобной позе, головой на спинке скамьи; люди лежали и на траве, ничком или навзничь, ища защиты от холода в испарениях чужих тел. Черная эта масса с торчащими там и сям конечностями шевелилась, подергивалась в пыли, как огромное многоногое насекомое. Из монотонного бормотанья порой, словно пена на гребне волны, вырывался натужный всхрап — и, слабея, опять тонул в общем гуле. Люди — и на земле, и на скамьях — самозабвенно и беспрерывно чесались.

— Господи, что это? — вопросил Теокрит, обозревая открывшуюся картину.

— Господи, что это? — вопросил он. — Откуда это диковинное стадо, это сборище дряхлых козлищ? Откуда оно, это полуночное воинство, здесь, в такой час, под открытым небом? Что за мерзостные обноски укрывают иссохшие, дряблые эти тела! Что за дыры, что за лохмотья! Что за гнусные, зловонные тряпки: они не видали воды и солнца с того самого дня, как были сотканы! И почему эти мешки с костями так свирепо скребут себя? Словно хотят доказать богу, что они еще живы…