Двор, огромный и грязный, был полон мглы; лишь в окошке соседнего дома цедился — будто сквозь сжатые зубы — желтый свет керосиновой лампы да из-за приоткрытых дверей конюшни выходил и тут же падал в грязь слабый отблеск карбидной коптилки. Старушонка весело потерла ладони.
— Эй, гляди, осень, нос мне не откуси! Что-то рано ты к нам пожаловала. Вчера вон как было на солнышке жарко: я без кофты, и то упарилась!
За спиной у нее, вгрызаясь в сырые ветки, трещал и щелкал в печурке огонь, звенела в кухне посуда; из горницы, чуть приглушенный стеною, донесся долгий, с подрывом, мужской зевок. В конюшне нетерпеливо топали лошади; вот одна, грохнув копытами по настилу, поднялась и заржала тихонько. Крутой дух навоза, соломенной влажной подстилки, разнося живое тепло, валил из конюшни во двор. За дощатой стеной стучали железные вилы; зашумела вода из открытого крана, потом смолкла.
— Смотри-ка, они еще только навоз убирают! — недовольно ворчала старушка. — Нет народа ленивей, чем возчики да красильщики, чтоб им пусто было!
Маленьким кулачком она погрозила конюшне и побежала в горницу. Сын ее как раз надевал штаны, невестка, присев в углу, плевала на мужнины башмаки и терла их щеткой. Дети сладко спали в ногах кровати.
— Ну, начальник! — накинулась старушонка на сына, который недавно вернулся из русского плена и работал теперь в красильной мастерской. — Ты и в русском лагере дрых до обеда? Тебе деньги за что платят, а, начальник?
Сын помалкивал. Старушонка, сердито нахохлившись, глядела на него снизу вверх, как воробей, не желающий уступать дороги коню; потом, махнув рукой, вышла в кухню и, закрыв за собой дверь, присела возле плиты. «Совсем отощал начальник с тех пор, как домой возвратился, — подумала она и в сердцах плюнула в огонь. — Коли так пойдет, ничего от него не останется, только прыщ на носу да укус блошиный на заднице. Для того ли, начальник, я тебя на свет родила?»
Через десять минут в доме стало тихо; сын, засунув в карман свой обед — два ломтя хлеба с четырьмя кусочками сахара, — ушел на работу. Двое детей крепко спали.
— Вы, мамаша, шли бы в конюшню-то, — обратилась невестка к старухе, едва муж закрыл за собой дверь. — А не то дождемся, что ни зернышка не останется.
— А ты не командуй, начальница, — сердито прикрикнула на нее старая. — Сама вот взяла бы хоть раз да сходила!
— Не могу я…
— А я, стало быть, могу? — раскипятилась старуха. — У меня, стало быть, ни стыда нет, ни совести, я могу животину обкрадывать? А когда она глядит на меня своими глазищами, что мне ей говорить, а, начальница?
