Кто-то громко кричал в море, и ветер вместе с волнами нёс к берегу этот крик. «Бригадир», — узнал голос Сеня, но сейчас же забыл, словно ничего и не слышал.
Берег был совсем близко, и теперь Сеня знал, что доплывёт. Сразу стало легче, вдруг даже прибавилось силы.
А в море всё кричал и кричал бригадир. Сеня прислушался и неожиданно понял, что бригадир зовёт рыбаков спасать вывалившуюся из баркаса сеть. «Не могу я», — в страхе шептал Сеня. А бригадир кричал, и Сене уже казалось, что крик этот покрыл собой грохот моря, что относится к нему одному, спасающемуся бегством.
С необычной ясностью вдруг представил Сеня, как, обессиленный, помятый баркасом, ругаясь, плывёт бригадир, вместе с ним плывут рыбаки; их захлёстывают волны, они выбиваются из сил, но плывут и тащат, тащат тяжёлую, разбухшую сеть.
И Сене стало страшно — уже не моря, а того взгляда, каким посмотрят на него, когда выйдут на берег, бригадир, рыбаки.
А берег тянул, манил к себе, настойчиво, словно звал: «Плыви, плыви, плыви». И Сеня плыл к нему, плыл, стыдясь самого себя. Он не мог не смотреть на причалы, на дома, потому что казалось, в ту минуту, когда он перестанет всё это видеть, придёт гибель. «Не могу», — шептал он, будто оправдывался перед кем-то, и вдруг закрыл глаза и, захлёбываясь ветром, слезами, водой, повернул обратно, навстречу волнам, туда, где кричал бригадир.
3
Всю ночь бушевало море. Всю ночь метался в постели Сеня и не мог согреться. Тупо ныла грудь. Мать спиртом растерла Сене тело, но и от этого не стало легче. Укрытый одеялом, пуховиком, он лежал, съёжившись, не в силах ни заснуть, ни побороть изнуряющую лихорадочную дрожь.
Иногда наступало вдруг странное, похожее на явь забытьё, и тогда Сеня снова плыл среди волн, кричал, кого-то звал, а рядом с ним плыли какие-то люди — много людей — и тоже кричали и тащили что-то огромное, тяжёлое, вместе с ними тащил и Сеня, тащил упрямо, не отрывая взгляда от плывущего впереди человека. Неожиданно море исчезало куда-то, Сеня оказывался на берегу и в страхе смотрел на человека, который только что плыл впереди него: опустив голову, тот молча неистово срывал с себя одежду и вдруг поднимал страшное, перекошенное болью лицо, обнажая вздутую, как пузырь, кроваво-синюю грудь. Сеня вскрикивал и открывал глаза.
На постели сидела мать. Она клала ему на лоб руку, и от этого ласкового прикосновения сразу становилось спокойнее. Уткнув в её колени лицо, Сеня бессвязно шептал, что никогда больше не сядет в баркас, что завтра же уйдёт в город, будет искать другую работу, подальше от этого проклятого моря.
