Ставка великого князя находилась в Видзах – городке в 150 верстах от Вильны. Здесь Николай и Михаил были представлены Константину Павловичу и поступили под команду его доверенного лица и личного друга обер-квартирмейстера гвардейского корпуса Дмитрия Дмитриевича Куруты. Великий князь показался братьям человеком умным, образованным и добросердечным, но вспыльчивым и способным в минуту запальчивости быть с офицерами резким и даже грубым. Впрочем, остыв, он умел признать свою неправоту и извиниться перед обиженным. Непосредственный начальник Муравьевых – Дмитрий Дмитриевич Курута, грек по национальности, был, по мнению братьев, человеком знающим, тонким и умным. Небольшого роста, с брюшком, плохой кавалерист, побаивающийся лошадей, он казался им «нисколько не военным». К подчиненным Дмитрий Дмитриевич относился без заносчивости и до такой степени по-свойски, что они могли, например, попросить у него денег в долг и не получить отказа. Отеческой заботливости о молодых офицерах Курута, однако, не проявлял. Однажды дождливой ночью заболевший Михаил забрался в его пустой в тот момент шалаш. Застав его там, Курута без разговоров выгнал нахала обратно под дождь. Но это было позже, уже во время войны. Пока же Муравьевы осторожно присматривались к начальству и всему новому для них окружению. «Мы… очутились в совершенно чуждом для нас обществе, и еще каком! Все полковники, генералы и сам цесаревич! В первые дни были мы отуманены и в большом замешательстве… – вспоминал Николай Николаевич, – обычная праздная жизнь их не соответствовала нашим понятиям об обязанности и трудолюбии, в коем были воспитаны. Общество их было в высокой степени mauvais genre [дурного тона]»[102]. Суждение строгое. Надо, однако, учесть, что записано оно пятью годами позже. Тогда же братья не чурались своих сослуживцев, подходящих им по их молодым годам и невысоким чинам. Одним из них был молодой князь Голицын – богач и вертопрах, но славный малый и хороший товарищ. Он выручил Михаила, уступив ему за почти символическую плату имевшуюся у него лишнюю лошадь.
Голицын составлял братьям компанию и в похождениях, отнюдь не всегда связанных с исполнением служебного долга. «Брат Михайла не проводил в Видзах совершенно монашеской жизни», – туманно пишет об этом Николай Николаевич[103]. Дело было так. По соседству с домом, где квартировали братья и Голицын, стоял опрятный домик, из окон которого порой доносилось женское пение под гитару. Наши искатели приключений решили познакомиться с певицами и однажды просто постучали в дверь, но натолкнулись на хозяина – толстого и немолодого русского чиновника по фамилии Лежанов. Услышав звучную фамилию князя Голицына, он не решился захлопнуть перед незваными гостями дверь, но знакомства с женской частью обитателей дома не состоялось. Через несколько дней, улучив момент, когда хозяина не было дома и романсы в женском исполнении вновь звучали из открытых по летнему времени окон, молодые офицеры предприняли еще одну попытку. Недолго думая над предлогом для вторжения, старший и наиболее опытный в этой тройке Голицын забросил в окно мезонина свою фуражку и тут же стал стучать в дверь. Открыла хорошенькая молодая женщина и спросила с легким польским акцентом, что угодно панам офицерам. Те вежливо поклонились и объяснили, что фуражка князя «случайно залетела» в окошко дома и они умоляют о разрешении зайти, чтобы ее отыскать. Хозяйка и ее столь же симпатичная подруга явно не были огорчены или оскорблены этой немудрящей хитростью. Они пригласили молодых людей в дом и угостили их чаем и пением под гитару. Офицеры стали время от времени навещать своих новых знакомых. Николай, влюбленный в Наташу Мордвинову и хранивший ей непоколебимую верность, скоро прекратил эти визиты. Михаил продолжал… И только года через два Николай узнал, что младший брат «находился с панною Бригитой [так звали хозяйку дома] в Видзах в самых близких сношениях»
