Том умер, как умирают младенцы – тихо и безропотно. Пробыв на земле совсем недолго, они слабее нашего держатся за жизнь. Не оттого ли это, думала я, что в них еще свежа память о небесах и, покидая нас, они не боятся смерти, ибо, в отличие от нас, точно знают, куда попадет их дух? Очевидно, говорила я себе, это и есть благодать Божья, ниспосланная нам и нашим деткам за то, что их век так короток.
Лихорадка началась внезапно, ближе к полудню, когда я работала у Момпельонов. Джейн Мартин тотчас послала за мной, за что я была ей несказанно благодарна. Она отвела Джейми к своей матери, чтобы я могла целиком отдаться заботам о Томе. Сперва он плакал: ему хотелось молока, но сосать не было сил. Затем просто лежал у меня на руках, взирая на меня широко распахнутыми глазами и тихонько поскуливая. Вскоре взгляд его сделался невидящим и отрешенным, а под конец он лишь тяжко пыхтел со смеженными веками. Я сидела с ним у огня и недоумевала: когда он успел так вытянуться? Прежде его головка умещалась на сгибе моего локтя, теперь же он свисал у меня из рук.
– Скоро ты попадешь к папе, – прошептала я. – У него руки большие и сильные, уж в них-то ты поместишься. Тебе будет так удобно!
Заходила моя подруга Либ Хэнкок – со свежим творогом, который не лез мне в горло, и словами утешения, которые смешались у меня в голове. После обеда ее сменила моя мачеха Эфра. Ее слова я запомнила – они меня словно ошпарили.
– Дура ты, Анна.
Я уставилась на нее сквозь слезы, впервые за день оторвав взгляд от сына. На ее бледном некрасивом лице было выражение досады.
– Зачем ты так любишь своих детей? Разве я не учила тебя, что надо себя обуздывать?
Это была чистая правда. Эфра схоронила трех малышей, не доживших до года: одного унесла лихорадка, другого – кровавый понос, третий же, крепкий мальчуган, попросту перестал дышать во сне, безо всяких видимых признаков болезни. Все три раза я была рядом и не переставала удивляться ее черствости.
– Глупость и дурная примета – любить ребенка, пока он не подрос и не выучился ходить. Теперь ты сама это видишь…
Заметив, что я вот-вот расплачусь, она перестала бранить меня и похлопала по плечу, но я стряхнула ее руку и отвернулась.
– Господь ожесточил твое сердце, – сказала я. – Вознеси ему за это хвалу. Мне же он не оказал такой милости. Я полюбила Тома, как только впервые тронула его темя, еще влажное и липкое от крови…
Слова мои утонули в потоке рыданий. И все же я сознавала, что каждый миг той краткой поры, что Том был со мной, рука об руку с любовью шагал страх его потерять.
