Зато будет свежий шпинат, первый урожай. И картошка с беконом, который папа выменял у мистера Экклера. И большой кувшин молока, и хлеб, и мисочка масла, чтобы мазать на хлеб.
Всю эту еду для нас добыл папа.
Он стоял у раковины. Я вгляделась в него. Он мыл руки, плескал себе воду в лицо. Мама покинула нас. И брат тоже. А теперь удрал и наш безответственный, бестолковый дядюшка. Но папа остался с нами. Он всегда оставался с нами.
Я вгляделась в него. Пятна пота на рубашке. Крупные руки в ссадинах и шрамах. Грязное, усталое лицо. Вспомнила, как несколько дней назад, лежа в постели, я перед сном мечтала: вот покажу ему дядины деньги и скажу, что уезжаю.
Мне стало очень стыдно.
С мертвыми не поспоришь. Что ни скажи, последнее слово останется за ними.
Я пытаюсь договориться с Грейс, пока сижу подле нее. Объясняю, что напрасно она отдала мне свои письма, что, тайком выбираясь с чердака ночью, я рискую своим местом в отеле, а заработок необходим мне, потому что я собралась замуж и на эти деньги мы купим плиту и кастрюльки-сковородки. Я говорю ей: вполне может быть, что Чарльз Джером и в самом деле Чарльз Джером, а Честер Джиллет – совсем другой человек, а что она звала Чарльза Честером и писала «Честер, я все время плачу» и «Честер, скучаешь ли ты по мне» – это совпадение (хотя, конечно, довольно странное) и ничего не доказывает. Я говорю ей, что уже достаточно рисковала ради нее и больше так делать не буду. Говорю, что и письма ее больше читать не стану, а если она вручила мне их с такой задней мыслью, то, значит, она очень эгоистична и лукава.
Была. Эгоистичной и лукавой или еще какой – она была.
Пока я препираюсь с ней, я смотрю на ее руку, потому что не могу больше смотреть на ее лицо. Вижу, как смялся намокший рукав. Вижу крошечные стежки там, где пришиты кружевные манжеты, и гадаю, сама ли она выполнила эту работу или ей помогла мама. Или, может быть, ее сестра хорошо умеет шить. Как моя Эбби. Еще я гадаю, откуда у нее такое прозвище – «Билли». Так назвал ее Честер – то есть нет, Чарльз, его имя Чарльз. Может быть, так прозвал ее отец? Или брат. Как раз такое прозвище способен придумать сестре брат. Лоутон первый стал звать меня «Мэтти». А ведь уменьшительное «Тилли» было бы намного симпатичнее. Милли. Тильда. Даже Хильда – и то лучше.
Я открыла еще одно письмо.
Южный Оцелик
20 июня 1906
Милый мой Честер,
пишу, чтобы сообщить тебе, что я возвращаюсь в Кортленд. Не могу больше тут оставаться. Мама переживает и спрашивает, почему я все время плачу, а я почти больна. Пожалуйста, дорогой, приезжай, забери меня куда угодно… Голова сегодня так ужасно болит. Я боюсь, что ты не приедешь, мне так страшно, милый… ты говорил, что приедешь, и порой я точно знаю, что так и будет, но потом я думаю о всяких других вещах, и тогда я так же точно уверена, что ты не приедешь… Честер, во всем мире нет девушки столь несчастной, как я несчастна сегодня, и это из-за тебя. Честер, милый, я не это хотела сказать. Ты всегда был ужасно добр ко мне, и я знаю, так будет всегда. Ты не поведешь себя как трус, я знаю…
