Внезапно повеявший холод проникал под камзолы юных шакирдов, пришедших на место слияния Карана с Агиделью, ознобом охватывал их тела. Нахохлившись, как птенцы, они жались друг к другу, стынущими руками придерживали шапки, чтоб не сорвало их с головы, но не торопились уходить и не отрывали глаз от Агидели, любуясь величественной картиной ледохода. Именно отсюда, думалось им, от реки, от бьющей в берег зеленоватой ледяной волны, берет начало разыгравшаяся воздушная стихия. Ведь не зря говорят, что с началом ледохода накопившаяся за зиму стужа исходит из воды, рождая сырой, пронизывающий до костей ветер.
Однако дул он не от реки, а со стороны аула, над которым, закрывая собою полнеба, стеною выросла тяжелая лиловая туча. Там, за крайними домишками, на взгорье бесновался вихрь. Он вздымал с просохшей земли пыль и песок, прошлогодние листья и всякий другой сор, свивая в одно, бешено крутящееся веретено. Дивы и пери закрутили его или сам шайтан, кто знает, но шакирды оробели, испытывая суеверный страх — вот возьмет да и накинется на них эта дьявольская круговерть!
По возрасту еще отроки, встречающие в своей жизни всего лишь четырнадцатую или пятнадцатую весну, доселе они никогда не видели такого страшного пылевого вихря, только понаслышке знали о нем, о его диковинном могуществе. Будто бы сокрушает он на своем пути все, что ни попадется, шутя поднимает в воздух дома, выпивает воду из колодцев, может унести на край света и швырнуть за сказочную гору Каф не только человека, но даже хитрого, кровожадного дракона — аждаху. Больше всего, конечно, пугали эти россказни, тотчас припомнившиеся при виде черного смерчевого столба. Притихшие шакирды теснее сгрудились около стройного, широкоплечего паренька, одетого в новехонький казакин и круглую плюшевую шапку с оторочкой из меха выдры. Как это часто бывает у мальчишек, за ним давно уж негласно было признано превосходство как в силе, так в находчивости и бесстрашии.
— Эй, Кинзя… а вдруг до нас доберется? — спросил один из шакирдов, опасливо наблюдавший за приближением бешено крутящейся чертовщины.
Но смерч повернул к верховью Мелеузки, всклубился на ее крутом берегу. Молча провожая его взглядом, задумавшись о чем-то, Кинзя откликнулся не сразу.
— Не бойся, Каскын. Видишь, к Сеитово подался, — спокойно произнес он. — После такой бури дождь пойдет. Пора нам возвращаться.
Тем временем в другом месте, теперь уже в нижнем конце аула, неожиданно поднялся новый смерч.
