Нет, не в силах Асылбика проникнуть в ход мыслей мужа. По горло занятая хозяйством, она думала прежде всего о сиюминутных вопросах, связанных с домом, детьми, скотиной. Не дано ей было воспарить орлицей в поднебесье и увидеть то, что творится далеко за пределами родного гнезда. Атам творилось неладное.
…С каждым годом народу жилось тяжелей. Царские чиновники строчили указ за указом, повинуясь которым местные власти — где силой, где обманом — ограничивали права башкир. Лучшие земли переходили в руки помещиков и дворян; урезались площади, отведенные для пастбищ и охотничьих угодий, хирело бортничество, появлялись невиданные и неслыханные до сей поры подати. За малейшее недовольство штрафовали, а непокорных карали жестокими мерами. Много несчастных угодили в Остзейские[9] полки, в пожизненную солдатчину: отправляли их и на каторжную морскую службу или на заготовки строевого леса для кораблей, а то и вовсе продавали в вечные холопы помещикам-самодурам в центральные российские губернии. От обычной воли остались одни воспоминания. Отныне не разрешали устраивать общинные собрания, где можно было поговорить о своих нуждах. Даже традиционные сборы в пойме Берсувани у Газиевой мечети, берущие начало из стародавних времен, оказались под запретом.
Как бы тяжело не приходилось, пока еще можно было приноравливаться и терпеть. В глубине России и ближе, на Волге, где свирепствовало крепостное право, людям жилось и того хуже. Иные из них, а таковых из года в год становилось все больше, спасаясь от господской лютости и расправы, переселялись семьями или бежали в одиночку, находя приют у башкир; те, слушая печальные рассказы беглых и видя их слезы, чувствовали, что и сюда, на них, надвигается неумолимая волна новых испытаний, грозя задавить помещичьим гнетом. Так что не оставалось иного выхода, как усилить бдительность и постараться быть осведомленными во всем, что творится вокруг. Во многих местах у башкир имелись теперь глаза и уши.
В Санкт-Петербурге находился суун-кипчакский мулла Туксура Альмеков. Недавно он в составе посольства Тевкелева побывал у киргиз-кайсаков. Имея дело с чиновниками, вращающимися при царском дворе, он прослышал о том, что в башкирский край направляется большая экспедиция под замаскированным названием «Известная». Имелось в виду, что цели экспедиции известны только узкому кругу людей. С надежным человеком, соблюдая массу предосторожностей, Туксура послал письмо на родину. «По всему Башкортостану очищайте пшеницу от плевел, храните зерно, солому сжигайте. Готовьте к весеннему севу четверку лошадей», — писал он на тайном, непонятном чужому глазу языке. А кому надо было, тот понял. Пшеница — это верные джигиты, плевела — ненадежные люди, которым нельзя доверять тайну. Четверка лошадей — четыре башкирские дороги, коим следовало вести подготовку к боевым действиям. И началось — тайные сборища, горячий обмен мнениями, секретные письма, гонцы, мчавшиеся с одного джайляу на другое.
