Оборвать разговор на этом — без всякого результата — было бы неразумно. Шакман глянул в сторону входа в юрту.
— Эй, кто там есть! Принесите еще мяса, кумысу! — И уже для сидящих рядом добавил: — Я не могу отпустить гостей, не накормив их как следует.
Ашнаксы, ворча, принялись снова, на всякий случай, разводить костры. Один из слуг внес в юрту объемистую кадку с кумысом. Угощение началось заново и, может быть, затянулось бы надолго, если б за дверью не залаял вдруг охотничий пес Шакмана, приученный также охранять жилище хозяина.
— Что там такое? — сердито крикнул Шакман, услышав голос любимца.
Растолкав суетившуюся у входа прислугу, в юрту шагнул ильбаксы[9].
— К становищу прискакал чужак, — сообщил он, не здороваясь.
— Что за человек? Откуда? Что ему здесь нужно?
— Говорит — из племени Ирехты, просит позволения переночевать у нас.
— Накормите его. Коня к нашим косякам не подпускайте, пусть пасется на привязи.
— Он говорит, что хотел бы видеть тебя, турэ.
— Хай, чтоб ему пусто было! Что ж я — должен бросить гостей ради проезжего?
Хотя гости, по мнению Шакмана, были не очень-то сообразительны, они поняли: пора прощаться. Стало ясно, что продолжение разговора пользы не сулит, мысли хозяина будут теперь заняты ирехтынцем.
Посланцы Булякана поднялись, Шакман вышел проводить их. Его подмывало сказать на прощанье: «Передайте Булякану, что я готов принять сынгранцев под свое крыло», — но вместо этих желанных слов он сказал:
— Передайте вашему турэ: я согласен продолжить разговор с ним самим. Пусть приедет.
— Передадим, Шакман-агай, — пообещал старший гость. — Но не лучше ли соблюсти обычай? Мы-то ведь — сторона невесты…
— Ладно. Коль так, пусть Булякан ждет меня на будущей неделе.
Двух оседланных коней подвели к самой юрте.
Возвращаясь в юрту, Шакман оглянулся. Кони гостей шли рысью по раскисшей дороге.
Дождь прекратился.
Чужак, неожиданно появившийся в становище тамьянцев, не был ни знатным турэ, ни воином либо батыром, — оказался он одним из простолюдинов племени Ирехты, человеком на побегушках, но, как позже выяснилось, душу его отягощал груз, непосильный даже для иного батыра, а следом за ним тянулась огромная мрачная тень.
Проницательный Шакман сразу угадал в представшем перед ним егете[10] преступника и спросил, особо не церемонясь:
— Кто ты — беглый или изгнанник?
— Как тебе ответить, турэ-агай?.. Я вырвался, когда меня везли в темницу.
— В чем твой грех? Ограбил кого-нибудь, подпалил яйляу?..
