Странная была жизнь в колонии, где резко выделялись свет и тень. Здесь так же, как на воле, существовали бригады, которые соревновались между собой, выпускались стенгазеты и бюллетени, отмечались и даже награждались зэки с лучшими показателями в труде.
Но в этих же колониях зэки могли умирать от голода и непосильного труда, стать жертвами уголовников и калеками физически и морально.
Лагерная элита имела возможность следить за своей внешностью, ходить после работы в наглаженных брюках и юбках, носить галстуки и вышитые кофточки, туфельки на высоких каблуках, употреблять косметику.
Работяги должны были довольствоваться телогрейками, одеждой защитного цвета и лаптями или обувью на деревянном ходу.
Они не знали, что такое стирка и смена белья, а чистка зубов казалась им экзотическим занятием. Женщины не могли пользоваться гигиеническими средствами, а баня и прожарка, которые проводились дважды в месяц, были лишь слабым утешением. Но и они не могли уничтожить специфический запах, который исходил от зэков-трудяг,— смесь грязного белья, пота, разных других выделений с запахом от дезинфекции.
Поэтому они всегда чувствовали себя униженными, неловкими, неполноценными, перед вольнонаемными и представителями лагерной элиты, которые смотрели на них свысока, как на нечистоплотных животных.
Я хорошо помню то чувство, которое испытывал, когда в камеру чистопольской тюрьмы входил дежурный по корпусу — в отутюженной форме, с аккуратной прической, чисто выбритый и пахнущий одеколоном. А мы, зэки, стояли перед ним жалкие, завшивленные, обросшие и дурно пахнущие. С какой брезгливостью смотрел он на нас.
И здесь наблюдалась аналогичная картина. С каким же превосходством взирали люди типа «Могай района» на бывшего доцента, писателя или художника, которые были одеты в рваные пальто, истрепанные бостоновые костюмы и лапти, да еще пахли, как вонючие козлы, и обязаны униженно обращаться к ним со словами «гражданин начальник».
Вот тогда они чувствовали себя пупом земли, и гордость их не знала предела.
Тяжелой была жизнь в колонии, и лишь тот оставался на плаву, кто был сильнее или умнее других. Удивляют поэтому высказывания известных наших писателей М. Горького и Л. Леонова, которые пришли чуть ли не в «телячий» восторг от обстановки в лагерях. М. Горький после посещения Соловков и «Беломорканала» писал: «Лет этак через пятьдесят, когда жизнь несколько остынет и людям конца XX столетия это покажется великолепной трагедией, эпосом пролетариата, вероятно, тогда будет достойно освещена искусством, а также историей удивительная культурная работа рядовых чекистов в лагерях» (1936 г.).
