Едучи дорогой, я просил Эспехо рассказывать мне обстоятельства последней Испанской войны, в коей он принимал участие, служа в корпусе испанцев, разбивших французский корпус Дюпонта[30] в Сиерре-Морене[31]. Рассказ сей познакомил меня с подробностями сего происшествия и много занимал меня.
Но со мною ехал также безобразный Анненков, который много надоедал мне прилипчивостью своею, ибо я не мог от него отделаться. Долго смеялись над ним по случаю утопленных им по неосторожности на верхней переправе вьюков, которые вскоре вытащили гораздо ниже (ибо они плыли по быстрому течению реки, но все у него подмочило), и ему предлагали сим новым средством отправить вьюки свои сплавом по Куре, до самого Тифлиса.
23-го я прибыл в Боржомский блокгауз, где сделал последние распоряжения по остававшимся войскам в ущелье и в тот же день, следуя далее, миновав карантины, соединился с бригадной своею канцелярией, выступившей из Тифлиса после меня и дожидавшейся меня с адъютантом Кириловым в Карталинии.
24-го я поехал в Гори, но не мог дорогой миновать, чтобы не заехать несколько в сторону от дороги в деревню одного грузинского помещика <…>. Человек сей был издавна знаком с покойным тестем моим и всем семейством и давно желал меня принять у себя. Он славился во всей Грузии хозяйством и гостеприимством; но я нашел гораздо менее ожидаемого мною: и дом его, и опрятность, и образ жизни немного отходили от обычаев, принятых его единоземцами. Гостеприимство его не имело предупредительности нашего европейского гостеприимства, но состояло в обременительном потчевании весьма дурным и неизобильным обедом и в неотступных просьбах пить вино его сада, которое было порядочное. Я воспользовался, однако, сим случаем, дабы сразить до конца бедного Анненкова, который от меня не отставал.
Я о сем истинно сожалел после и даже впоследствии времени, пригласив к себе однажды Анненкова в Тифлисе, изъявлял ему, сколько я сожалел в издеваниях, коими я на его счет забавлялся. Анненков, удрученный недавней потерей жены своей, уже месяца три как перестал совсем пить. Многими и различными убеждениями я заставил его нарушить данный им себе обет, и он напился почти принужденным образом, так что едва мог на лошади сидеть при выезде нашем, после обеда и во всю дорогу дурачился, а я сим забавлялся. Наконец, подъехав ввечеру уже, в сумерках, к реке Ляхве, текущей под Гори, коей переезд был весьма опасен по большому разлитию реки и для коего были выставлены от окружного начальника проводники, Анненков, по пословице «пьяному море по колено», закричал «Ура!» и, дав шпоры разбитой, измученной, старой лошади своей, пустился вскачь через воду. Я содрогнулся, увидев его в середине широкого и быстрого потока; но он не переставал принуждать едва дышащую свою лошадь и благополучно переехал на тот берег. Выбравшись на левую сторону реки, он поскакал прямо в квартиру Бурцова и, говорят, застал еще жену его Анну Николаевну, к коей вошел в самом развращенном виде… и расположился на биллиарде. Я его более не видал, и он на другой день уехал в Тифлис; на сию же ночь взял его к себе ночевать окружный начальник, который и снабдил его всем нужным для продолжения пути. В поступке сем виню себя; он мог иметь дурные последствия, но, по счастью, кончился благополучно. Не знаю, наверное, застал ли Анненков дома Бурцову, которой такая встреча не могла быть приятна: она уехала незадолго до моего прибытия в Гори. Я остановился ночевать в доме Бурцова.
